Как удивительно чувствовать себя кому-то нужной. Желанной. Любимой.
В это мгновение она готова была за него умереть. Вот теперь она хорошо поняла свою мать. Она оторвала правую руку от шеи Кейна и обвела очертания его лица, задержавшись на шраме. По его телу пробежала дрожь, которую она, слившись с ним в одно целое, почувствовала всем своим существом. Палец опустился к его рту, к слегка приподнятой губе. Он напрягся всем телом, но желание не покинуло его. Она чувствовала, как оно растет.
С ее губ готовы были сорваться признания, слова любви. Но она боялась их произнести. Она чувствовала, что он колеблется, и не понимала почему. Ведь он же ходил к Розите. Как и все мужчины. Почему же он не решается сделать с ней то, что делают мужчины с женщинами? Ее дядя, безусловно, дал ему разрешение, если не на это, то на то, чтобы быть с ней. И к тому же он не боится ее дяди. Это она хорошо понимала.
Но что-то его все же останавливало. Неужели он сомневается в ее согласии?
— Я тоже хочу, — вдруг вырвалось у нее, и только тогда он опустил на нее глаза. Луна светила ярко, но не настолько ярко, чтобы она могла прочесть его мысли. Луна еще никогда не была столь ослепительна — даже ярче солнца. Но серые глаза Кейна оставались темными и непроницаемыми. С его губ сорвался хриплый стон. Глубокий и сдавленный, как у раненого животного.
Он наклонился к ее шее и прижался к ней губами. Теперь она поняла, почему он стонал. Она сама всхлипнула, снедаемая желанием.
— Николь, — прошептал он, и ее имя звучало на его устах сладкой песней. Николь — не Ники. Имя настоящей женщины. Женщины, которой она себя целиком ощущала.
Оторвав губы от ее шеи, он поднял голову, ища руками застежку на платье, и глаза их встретились. Теперь в его взгляде был вопрос. Вопрос и бушующее пламя. Иначе нельзя было описать блестевший в них огонь. Она проглотила подступивший к горлу комок. Они оба пылали, и, даже будучи столь неопытной, она знала, что теперь этот пожар уже не остановить.
Она не хотела его останавливать. Их взгляды скрестились. Он заставлял ее отступить, и какая-то часть ее существа хотела это сделать. Та часть, что боялась. Страх разгорячил ее не меньше, чем страсть. Она боялась не столько его самого, сколько своего к нему влечения. Но легче перестать дышать, чем остановиться. Он, как червь в яблоко, вгрызался в ее существо.
Это ей, по крайней мере, в тот момент было ясно. Она не знала, существует ли такая любовь, о которой она читала в книжках. Ей хотелось в это верить. Единение двух душ, даже таким примитивным образом, казалось ей потрясающим. Но единственная любовь между мужчиной и женщиной, с которой она сталкивалась в жизни, обернулась трагедией. Ее мать вечно ждала. Вечно была в слезах. Наконец, эта ужасная мучительная смерть в холодной пещере при рождении ребенка. А потом страдания ее отца. Ради чего?