Мама не стеснялась в присутствии Гриши — так звали отчима — говорить о Витольде. Просто он и Григорий, как я узнал в день моего шестнадцатилетия, были друзьями.
— Так уж вышло, сынок, что я… Прям как в кино… Я чуть ли не ушла от Витольда к Григорию — его лучшему другу. Это получилось, конечно, не сразу. С Витольдом мы расстались. Какое-то время я была одна, жила в Минске. И через день после того, как узнала, что беременна от Витольда, вдруг случайно встречаюсь с Гришей. Да к тому же в другом городе — тут, в Москве, где оба оказались в командировке. Так в Москве и остались жить… А Витольд стал встречаться с другой девушкой. Я позже узнала, что её зовут Галиной.
Я вопросительно посмотрел на маму, а она гладила меня по голове и продолжала:
— Он ведь даже не знал, что у него есть сын, которого мы с Гришей назвали в честь его, Витольда, таким же именем… Так и прожил всю свою недолгую жизнь без семьи, без любви взаимной. А Галина… Она ведь его любила. Я это поняла, когда увидела её на его могиле. Вообще, она молодец. После смерти Витольда очень многое сделала для него, как настоящая жена. А я… так и не смогла ему хоть чем-то помочь — как при жизни, так и после смерти. У меня даже ни осталось ни одной его фотографии. Кроме той, которую ты скоро увидишь.
Мама вытерла слезу, которая одинокой капелью текла по её щеке.
— Почему у них с Галей ничего не вышло, не знаю. Может, она поняла, что любит его, когда было уже поздно?.. По рассказам наших общих знакомых я знала, что в последнее время, после смерти своей мамы — твоей бабушки — он болел, чаще был замкнутым в своих переживаниях, молчаливым… Но, знаешь, я верю, что при этом он… Как бы это сказать?.. Он как человек философски мыслящий не мог себе позволить пасть духом. Понимаешь?
Я кивнул уверенно: мол, понимаю, не маленький.
— А ещё был человеком очень ярким внешне, будто звезда заграничная. А главное — творящим от чистого сердца. Его картины, его песни, его стихи…
Она тяжело вздохнула и продолжила:
— Его стихи в то время, в начале семидесятых годов, может, и уступали чем-то творениям таких корифеев советской поэзии, как, например, Евтушенко или Рождественский, но по содержанию, наверное, были не хуже. А может, даже и глубже… Неповторимо глубоки. И очень оригинальны.
После этих слов папа Григорий, сидевший молчаливо всё это время рядом с нами за праздничным столом, подошёл к секции, открыл дверцу и взял в руки небольшую книжку. Он преподнёс её мне и сказал:
— Держи, Витольд! Это и есть наш с мамой главный подарок, который мы подготовили сегодня для тебя!