Птички заметили и Клавдию; зоркие их глазки усмотрели у ней в руках что-то белое, которое она, войдя на кладбище, вынула из кармана.
Душа Клавдии была спокойна. Льговская как будто бы спала наяву, тихо, безмятежно, как спит последнюю ночь преступник, приговоренный к смертной казни. Вместо сновидений, Клавдию окружали воспоминания. Она ясно представила себе всю свою «смутную» жизнь с самого начала. Как вдумчивый летописец, Льговская бесстрастно разбирала все свои волнения, все обиды, нанесенные ей людьми, и все, что казалось ей теперь таким мелким, таким ничтожным, не стоящим никакого внимания, не только что гнева и злобы… Вся жизнь прошла как-то мгновенно, но сколько в этом мгновении было пустого, ложного, ошибочного!
Одну только свою первую, страстную, хорошую любовь к Смельскому Клавдия считала недосягаемым совершенством своего существования.
Редко простым смертным приходится пережить такое блаженство…
А раз они его испытали, они не смеют, они не могут сказать, что они задаром прожили.
Любовь, основанная на взаимном обладании друг другом, когда люди забывают весь мир в своих молодых, сильных объятиях, бывает редко.
В нее не врываются ни обычный, пошлый расчет, ни думы о будущем устройстве буржуйного семейного счастья, ни желание иметь детей, вообще ничего, ничего обыкновенного, житейского…
Клавдия была одна из счастливиц, видевших «дыхание» этого солнышка…
Она была согрета его ласками в самую светлую пору юности, когда и более низменные чувства бывают свежи и девственны…
Льговская любила и на ее руках угасал ее первый любовник, никогда и никому до нее не принадлежавший. Она жила с ним по примеру богов.
Никто из людей не мог подойти к их любви. Одна смерть посмела уничтожить их союз! Одна смерть разбила прекрасные иллюзии, волшебную сказку!
Художник был гораздо счастливее Клавдии: он умер с сознанием, что его любят, бескорыстно, безумно любят…
А что может быть лучше и божественнее этого эгоистического сознания?!..
Чистоту свою и чистоту своей первой любовницы художник унес в могилу…
Клавдии в наследство после него досталась «кошмарная» жизнь.
Стихийная злоба на несправедливость судьбы овладела девушкой…
Унижением своей личности, развратом она пыталась было смягчить ужас одиночества, уверить себя, что любовь ее к «неблагодарному, рано бросившему ее художнику» была — абсурд, что ее можно было забыть! Забыть, но надолго ли?
Нет, никогда не забывается светлое, юношеское, страстное чувство!..
Его можно по временам топить в вине, но, рано или поздно, оно выплывет снова.
Его можно грязнить, пытаясь распутством усыпить его бессмертное дыхание, но и в этой смрадной могиле оно будет жить.