Но самое главное, господин Кавтар оказался весьма словоохотливым магом-целителем, с удовольствием рассуждающим на тему окружающей действительности и взявшимся понемногу учить Макса, хотя, даже больше, меня – как обращаться с Максом. А на малыша он повесил амулет, не позволяющий магии вырываться бесконтрольно, объяснив это просто:
– Ему все-равно еще рано куда-то в школу идти, но вот доехать живым мне хочется. Пусть пока так бегает – обычно у деток лет в семь магия проявляется, и они сразу идут к наставникам. Сейчас мало что поймет, потому заклинаниям его учить не стоит: магия необыкновенно сильная, даже не берусь судить насколько – я могу видеть не дальше своего уровня – и потому чуть неправильно что скажет, проблем не оберемся. Но попробуем иногда сырой силой его учить пользоваться, концентрироваться, насколько это возможно – пригодится.
Конечно, мне пришлось придумать легенду, которую я оттачивала по ходу дела, внимательно следя за реакциями окружающих.
О глухой деревеньке Бишеке, о которой я благополучно уже позабыла, и нескольких поколениях слабых магов – целительниц, которые не уезжали оттуда никуда, надеясь, что империя их не заметит. О том, что Максир неожиданно тоже магом оказался, вот и следовало его в школу какую отдать – я же верноподданная и правила нарушать не хочу. О погибшем на охоте муже. О злобных родственниках мужа, пожелавшими обидеть сироту.
Максу я строго-настрого запретила говорить про другой мир и то, как все здесь удивительно – впрочем, он, по-моему, уже считал что все так и должно быть – а Леману я была бесконечно благодарна за то, что тот делал вид, что верит мне.
Именно делал вид.
Потому что не раз и не два моя легенда трещала по швам. С рюкзаком и некоторыми лекарствами, которые я рискнула все-таки показать, предварительно избавившись от блистеров – нашила холщовых мешочков да перелила что-то в стеклянные бутылочки, а шприцы и пластик хорошенько спрятала. С моими навыками, с которыми я помогала вправлять вывихутые конечности и накладывать шины на почти залеченные Леманом переломы – сказывалась практика в травме. Со словесными оговорками и довольно собирательными манерами поведения – я присматривалась и к горожанам, и к крестьянам, и даже к циркачам, но сама понимала, что ни за селянку из глухой провинции, ни за благородную сойти не смогу. И даже подумывала по приезду в столицу назвать себя амилахвой, пожелавшей осесть где-нибудь – по крайней мере это объяснило бы сборную солянку моего мировоззрения и ошибок там, где местные жители ошибаться вряд ли могут.