Света проснулась, и мы долго смотрели друг на друга, не говоря ни единого слова. Какие мысли проносились у нее в голове? Что мы сотворили? Мой поступок изменой жене назвать было нельзя — официально я с ней разведен, а физически мы с нею давно не жили. Но Свете, я это чувствовал, было как-то неловко. Как женщина, она была судьбой обижена — муж бросил ее с годовалой дочерью и ушел к другой. Теперь она в свою очередь, уводит из непонятно какой семьи мужчину. Уводит не из-за мести другой женщине, а по любви. Я не пытался что-то говорить на этот счет и свои мысли прервал самым банальным, что пришло в голову:
— Света, а не пора ли нам вставать?
— А как ты будешь сейчас выходить из квартиры? Соседи точно засекут тебя… Об этом я, конечно, не подумал. За себя не переживал. Боялся опорочить Свету. Кажется, еще Пушкин сказал, что «злые языки — страшнее пистолета…» Таких «языков» в нашем общежитии было предостаточно. Оделся. Света тоже набросила на плечи халат и вышла в коридор. Через пару минут возвратилась.
— Милый, полный провал. И соседки, и вахтерша тут. Что делать?
— Что-нибудь сейчас придумаем. Окно у нас зачем? Все будет, Света, абге махт, — вспомнил я немецкое.
Надо сказать, что в те годы на окна первых этажей жилых домов никому и в голову не приходило ставить металлические решетки. Окно ее квартиры открывалось вовнутрь и выход был найден без проблем.
А на дворе был месяц май. Деревья густой листвой закрывали мое «десантирование» на асфальт отмостки дома. За свою жизнь я впервые уходил от женщины «яко тать в ночи»… Правда, была уже не ночь, а всего семь часов утра.
Когда я вошел в дверь общежития, вахтерша Евдокия Петровна (мы звали ее баба Дуся) удивленно спросила: «Николай, а ты откуда»?
— Третья смена, баба Дуся, — бессовестно соврал я. Конечно, это была самая приятная «третья смена» в моей жизни.
— То-то я вижу: дверь в комнату не закрыл, радио орало всю ночь, — парировала баба Дуся.
«С любимыми не расставайтесь…»
Никогда
Я окончательно влюбился в Свету. То сладкое чувство истомы, которое я испытывал всякий раз при виде её, превратилось в страсть. У меня возникало желание видеть ее каждый день, брать ее за плечи, прижиматься к ее телу, слушать ее голос. Я испытывал величайшее наслаждение, когда она безропотно позволяла себя раздевать. Меня сильно возбуждали ее ласки, которые она сопровождала словами «милый», «родной», «любимый». Таких слов от Раисы никогда не слышал — эти слова Светы для меня были сладкой музыкой, они уносили меня в страну страстного безумия. Уходя от нее, я не мог прожить и минуты, чтобы не вспоминать о ней вновь и вновь. Попасть в ее комнату незамеченным вахтершей или соседями было иногда довольно сложно. Когда обстоятельства не позволяли мне входить к ней через дверь, то я приспособился проникать в ее объятья через окно, благо, что деревья, подступающие близко к дому, скрывали от посторонних глаз эту операцию. Все это напоминало известный шекспировский сюжет. Света любила поэзию, знала много стихов. Мы часто с ней дурачились, вплетая в стихи известных авторов свои выдумки. «Со мною вот, что происходит — ко мне в окно мой друг приходит», — начинала она… «И я в кромешной темноте набила шишку в суете», — продолжал я. Нам было весело. Мы радовались жизни даже в таких условиях. Правда, нас скоро вычислили. Выхожу из комнаты Светы и буквально сталкиваюсь с вахтершей.