— И что? Как! Посмотрел вниз — и — пс-с! Ей Богу, чуть в штаны не наделал. И. Ха! Нет колес. И педали были — и вдруг нет! Ясно видел — и вдруг нет нигде. Ей Богу, думаю, вот чудеса. Старый Руф Гильман стоял и пялил глаза. Просто стоял и пялил глаза, как простой... И усы, которые он вырастил к зиме... Около источника с белой будкой... Ухм-м-м! Прямо вошел в снег зимой...
Прозвучало, поднялось и прозвучало, как огромная волна:
— Сделал смелым! Толкнул меня!
Туда, где свет в щели,
ты толкнул меня. Теперь я должен...
В синем, дымном свете пивной Калагана, сам Калаган, толстый бармен, зажал в кулак носик пивного крана, откуда капало пиво, наклонился над баром и захихикал. Хриплый О’Туул — широкоплечий, с небесно— голубыми глазами — возвышался над всеми, кто был у стойки (среди них — горбун на костылях с угрюмо сморщенными губами и иссохший угольщик с закоптелым лицом и яркими белками глаз). Когда он говорил, они слушали, понимающе улыбаясь. Он опрокинул глоток виски, кивнул бармену, сжал свои тонкие губы и осмотрелся.
— Больно он умный! — сказал Калаган, наполняя его стакан.
— Да. — О’Туул выпятил грудь. — Он все еще мытарится в кузнице со своей сломанной рукой. Я просто хотел подогреть его: "Засунь, говорю, свою религию себе в задницу. А мне, говорю, бабу поиметь — и ничего больше не надо"
— Ну, ты и номер! — сказал угольщик.
Как будто он ударил в колокол самого сердца тишины, он
смотрел на мир в ужасе.
Сейчас! Сейчас я должен. Помни — в щели, там Он родится.
— Черт! Могу поклясться на Библии, что бывают ночи, когда эти лестницы становятся выше. — На втором этаже Билл Уитни выглянул из окна в сторону Ист Ривер. — Ну и вонючая там куча! — И, оторвав взгляд от кучи, он посмотрел выше — на темную реку, на полоски света с проходящего катера, на дальний берег с разбросанными в темноте окнами фабрик, на призраки мостов на юго-востоке.
— А Джордж пялится, а я матерюсь и тычу ботинком в землю под собой, а колес нет. Ха! Ха! Такое и во сне не приснится...
И он пошел к часам.
Холодные пальцы на ребре черпака.
Перед его глазами дрожал свет на рельсах...
Кланг! Клинг! Кланг! Клинг!
Плоская ступня Дана Мак-Интайра, водителя трамвая, прыгала на педали звонка. Прямо перед его кабиной торговец халвой лениво толкал свою тележку по рельсам. Мак-Интайр бесился. Он уже на несколько кварталов отстал от графика. И все из-за этого кондуктора, ленивого говна! Теперь на Авеню А он получит нагоняй от диспетчера Джерри. И этот проклятый идиот загородил дорогу.
Медленно, лениво торговец-армянин сдвигал свою тележку с рельсов. В последний момент он высоко поднял сжатый кулак.