— От девушки? — спросил Коншин.
— От девушки, — спокойно, но нехотя бросил Шергин так, что продолжать расспросы Коншин не стал.
И никто, кроме военной цензуры, не знал, что письмо это не от девушки… А что думал и чувствовал Шергин, читая и перечитывая письмо, не знал никто.
Только видит Коншин, да не один он, что идет Шергин на фронт спокойный, подтянутый, решительный и очень сосредоточенный. Не так, как прочие — с сумятицей и томлением. Видит, но не знает тому причины и потому заговаривает с Шергиным часто, не смущаясь, что отвечает тот скупо и вроде безохотно.
— Андрей, мой Савкин говорит, что на фронте порядка мало. Так ли?
— У нас был толковый командир полка. Мы ни разу не попадали в окружение и отходили в полном порядке.
— А ты сам совершил что-нибудь такое?
— Что именно? О чем ты?
— Ну, проявил себя?
— Меня утвердили в должности комвзвода и послали аттестацию.
— Значит, что-то сделал?
— Наверное.
— А за что дают награды? Что надо совершить, чтоб получить… ну, хотя бы «За отвагу»?
— Мальчишеские вопросы, Коншин.
— Ну, ты за что получил?
— Просто воевал. Но «За отвагу» — это мало.
— Хочешь большего?
— Хочу.
— Честолюбие?
— Нет. Мне нужно.
— Всем бы не мешало, — усмехается Коншин.
— Другим это не так важно.
— Вот как? Почему это — для тебя важно, для других…
— Прости, я пойду к взводу, — перебивает Шергин и уже на ходу бросает — Когда-нибудь объясню.
Под стать своему командиру взвода его связной Сашка — тоже ладный, подтянутый. Все ему впору: и шинель, и шапка, даже обмотки не уродуют его. Чуть он пониже Шергина, но крепко затянутый брезентовый пояс стройнит его. И шагает он тоже легко, привычным пружинистым шагом. Служил кадровую в пехоте — переходил за эти годы не одну сотню верст, не одни сапоги истоптал, обвыкся в ночных походах. Нередко улыбка блуждает на его лице — было у него перед маршем необыкновенное: поцеловала его Зина из санроты, с которой бегал вместе при бомбежках и прикрыл которую своим телом, когда взрябили пули снег вокруг них и близились к ним… До сих пор ощущает он прикосновение холодных Зининых щек, до сих пор в памяти ее слова: «Ждать тебя буду, родненький…»
Раза три за ночь обмахивает батальон на своей белой, как и его полушубок, лошади двадцативосьмилетний комбат — капитан Шувалов. Не пришлось ему побывать ни в Испании, ни на Халхин-Голе, где кое-кому из его друзей удалось заслужить ордена и славу. У него же на гимнастерке скромно поблескивает только значок «Отличник РККА» — маловато. Но впереди вся война, лишь бы не сплоховать. На последних учениях на Урале все прошло прекрасно — лихо поднимали командиры рот в атаку бойцов, с дружными криками «Ура, за Сталина!» с ходу была взята сопка, занятая «противником». Красиво прошли учения, и заслужил он благодарность комбрига.