Нора поджала губы.
— Непонятно мне это. Мята. Она от блох хороша и от моли. А мятой вернуть ребенка от Них? Как это?
— Я всегда вязала мяту на запястья братьям и сестрам.
— Зачем это?
— От болезней помогает.
— И помогало?
Мэри покачала головой, уперев взгляд в мотки шерсти перед ней.
— Двух Господь прибрал.
Выражение лица Норы стало мягче, и она опустила голову к прялке:
— Сочувствую тебе в твоих горестях.
— На то была воля Божья. Но забирал он их долго.
— Сильно мучились?
— Кашляли и днем и ночью. Так с кашлем жизнь из них мало-помалу и вышла. Но теперь-то они с ангелами.
Наступило долгое молчание. Нора покосилась на девочку и увидела, что та стиснула зубы и под кожей ее ходят желваки.
— Но другие-то братья и сестры у тебя остались?
Мэри шмыгнула носом:
— Остались.
— А у меня дочка была единственным ребенком, — сказала Нора. — И смерть ее стала огромной утратой. Я потеряла родителей, сестру, мужа потеряла, но Джоанна — это… — Она вскинула глаза на Мэри и, внезапно обессилев, прижала кулак к груди.
Лицо девочки было непроницаемо.
— Она была ваша дочь, — проговорила Мэри.
— Да.
— И вы ее любили.
— Когда я впервые увидела Джоанну… — сдавленно произнесла Нора. Она хотела сказать, что с рождением Джоанны в сердце ее поселилась любовь, такая яростная, что было страшно. Как будто весь мир дал трещину, раскололся надвое, а сердцевиной, сутью всего стала Джоанна. — Да, — сказала она. — Я ее любила.
— Так же, как я — моих сестер и братьев.
Нора покачала головой:
— Это больше чем любовь. Придет день, и ты это узнаешь. Стать матерью — это когда у тебя вырвали сердце и вложили в твое дитя.
За окном стонал ветер.
— Может, лучше все-таки свечку затеплить. — Нора встала, прикрыв дверь, заткнула оконце соломой, чтоб не сквозило. И, вытерев глаза, зажгла свечу и поставила на стол — как оберег против наступающей тьмы с ее незримым сонмом духов. Пламя свечи трепетало на фитиле.
— Ты и воду в роднике взяла или только мяту собирала?
— Только мяту, — отвечала Мэри.
Нора нахмурилась:
— А что мы будем пить завтра, в первый день нового года?
Мэри смутилась.
— Я схожу к роднику. Как каждое утро делаю.
— Нет уж. Я не потерплю под моим кровом того, кто ходил по воду в первый день нового года! Разве вы в Аннаморе так делали?
— Брали воду, как всегда.
Нора сдвинула свечу на край стола и достала небольшой мешочек муки.
— Вот послушай меня. Завтра нельзя выбрасывать золу. Воду, в которой ноги мыла, не выливай. С восходом солнца и до заката нельзя ничего выносить из дома. И пол подметать нельзя, не то счастье с ним выметешь.