— Нора…
— Что «Нора»? Ну и вид у тебя!
— Сядь. Посиди со мной.
— Куда сесть? Я в грязи сидеть не желаю!
— Вон там сядем. На бревно.
Нора нехотя проследовала за спотыкающейся старухой к гниловатой замшелой коряге.
Нэнс с облегчением уселась на бревно и со вздохом, похлопав ладонью, указала на место рядом:
— Присядь, Нора Лихи. А эльфеныша на землю положи. Вот сюда, на травку. Под дуб.
Нора колебалась и недовольно кривила рот, но руки ее так разболелись от тяжелой ноши, что она уложила ребенка на свежую, только что вылезшую травку и неохотно села рядом с Нэнс.
Старуха подняла глаза к голым веткам дуба:
— Когда ясень допрежь дуба зазеленеет, лето дымом дымит и пылью белеет.
— Чего-чего?
Нэнс шмыгнула носом:
— Так, поговорка старая. Известно, что деревья загодя погоду чуют.
Нора хмыкнула.
— Видишь, что там вон?
— Дударева Могила.
— Ну да. Дуб там растет. Рябина. Боярышник. Там место Ихнее.
— Это не новость, Нэнс Роух. Кто ж не знает, где у добрых соседей жилище!
— Я видала Их. И слыхала. — Нэнс моргнула, медленно уронила руку. — Мать мою Они очень привечали. Прилетали за ней не раз, на ветре колдовском. А после усадили ее на коня из крестовника и унесли в чудесные края. И тетку мою тоже забрали. Истинно так. А меня оставили, но ведовству научили.
Нора глядела на старуху, на полуприкрытые ее веки, на руки, царапавшие мшистый ствол. Она казалась не в себе.
Внезапно Нэнс открыла глаза и нахмурилась:
— Я мысли твои читаю, Нора Лихи. Ты думаешь, что годы мне мозг выели, что старость в нем дыр наделала. Думаешь, что возраст, мол, никуда не деться, и что я уже не я. — Она наклонилась к вдове, обдав горячим дыханием: — Ошибаешься ты, Нора!
Наступило молчание. Обе женщины глядели вдаль, на лесные деревья.
— Я-то думала, что если такая женщина, как ты, объявит его фэйри, то этим сердце и успокоится, — наконец заговорила Нора. — Ведь после дочкиной смерти я только и думала, что это с мальчиком такое приключилось, почему он словно тает. Думала, может, это Джоанна с Тейгом недоглядели, может, от голода это…. — Голос изменил ей. — Думала, как же так — родители собственное дитя угробили!.. Может, думала я, дочка плохой матерью оказалась, я не научила ее за ребенком смотреть! А когда Мартин мой помер, я решила, это от меня всем сплошные несчастья. И что мальчик такой получился, в том не Джоанны вина, а моя.
— Ты ни в чем не виновата, Нора…
— Но я-то чувствовала, что вроде виновата! А люди, кругом разговоры эти… Как же я стыдилась его! Урода, калеки! Когда Питер с Джоном внесли в дом тело моего мужа, единственное, о чем я думала, — это куда бы мальчишку деть с глаз долой. Позора не оберешься: люди придут, увидят ноги его кривые и гадать начнут, что это с ним такое да почему… Думала я, за какие такие грехи Господь его разума лишил, когда всего лишь два года назад я видела его здоровым и веселым малышом? Худо я о себе думала. Во всем себя винила.