Михял заплакал. Мэри ласково погладила его по мягким волосикам и прижала к своему плечу.
Нора мерила шагами хижину.
— Есть тебе ничего нельзя, — сказала она, ткнув в Мэри пальцем. — И его кормить не вздумай. Поститься, вот что надо!
— А что мы будем делать у реки?
Вдова присела у огня и почти сразу вскочила. Бросилась к открытой двери, огляделась.
— Купать его будем. Выкупаем в том месте, где встречаются три речных потока.
Мэри гладила Михяла по голове, чувствуя шеей тепло его дыхания и горячие слезинки.
— Холодно же.
Нора словно не слышала. Глубоко вдохнув вечерний воздух, она закрыла дверь и задвинула засов.
— Три утра — три женщины.
— И поститься тоже три дня?
— Да, ничего не есть. Ни крошки.
— Так оголодаем же!
— Думаю, Мэри, скоро мне вернут дочкиного ребенка. И ты тогда… — длинный палец ее уперся в лежавшего на руках у Мэри мальчика, — ты уйдешь домой!
С утра не было ни ветерка. Лес словно замер, все застыло в ожидании рассвета; от молчания птиц тишина казалась звенящей. Когда они вступили под густую сень вязов, Мэри уловила, как повлажнел воздух — значит, скоро река. Затем внезапно послышалось журчанье воды, лесной навес распахнулся, обнажив бледнеющее небо. Светила луна, догорали последние звезды.
— Вот сюда пойдем, — сказала Нэнс.
Она остановилась, оглянулась, идут ли следом за ней Мэри с Норой, затем продолжила путь. Женщины пошли дальше, раздвигая высокую густую траву, и шум реки изменился, стал тише.
«Омут, наверное», — подумала Мэри.
Нэнс уже объясняла им, что у омута сходятся три течения, река Флеск встречает здесь своих сестер, и дальше они текут темной троицей. Папоротник и подлесок поредели, и Мэри остановилась, глядя вниз на реку. В воде отражался зябкий трепет раннего утра.
— Вот это место! — шепнула Нора.
Повернувшись к Мэри, она потянулась к ребенку:
— А сейчас дай его мне. Ты пойдешь первая. И окунешь его.
Сердце у Мэри упало. Она покосилась на Нору. Лицо осунулось, взгляд устремлен на воду.
Нэнс кивнула ей:
— Теперь поторапливайся. Надо выкупать его до того, как взойдет солнце.
— А вода не слишком холодная?
— Да мы быстро. Окунешь его и можешь опять закутать.
Мэри передала Михяла Норе. Тот захныкал.
— Вот умница!
— А добрые соседи-то здесь? — тихонько спросила Нора.
Она вся была как натянутая струна — плечи напряжены, шея вытянута, как у необъезженной лошади, глаза беспокойно рыщут, оглядывая течение реки.
Нэнс кивнула:
— Когда Они появятся, чтоб забрать своего сородича, ты сразу поймешь. — И она показала на росший у самой кромки воды не расцветший еще болотный ирис. — Расцветет касатик — верный знак, что подменыш в воду ушел. На третье утро он сам касатиками обернется, значит, к своим ушел. — И она повернулась к Мэри: — Платок-то сними!