Шаги оборвались… Алена тихо ойкнула, схватилась за грудь и попятилась назад.
— Кто эт?
— Не пужайся. — Степан полез наверх, на тропу. Хохотнул.
— Да ты что, Степан? — спросила обиженно Алена, Она все еще держала руки на груди. — С ума спятил? Ноги отнялись прямо…
— Садись, — пригласил Степан. И хлопнул рядом с собой ладонью. — Не татарин выскочил, не голову снял.
— Господи, господи… — все не могла прийти в себя Алена. — А я вижу — темнеет что-то у воды, думала — коряга.
— А чего вот вы, я заметил, — серьезно заговорил Степан, — как пужаетесь, так за титьки сразу хватаетесь? Даже голышом. Дороже всего вам это место, что ли? А?
Алена присела рядышком.
— Где эт ты так на голых-то нагляделся, что уж… все знаешь: чего они вперед прикрывают…
— Будет тебе, — миролюбиво сказал Степан.
— Вечно уколоть надо…
— Будет. Перестань. — Степан привлек к себе теплую родную Алену, подержал ее голову у своей груди: ревность еще не умерла в женщине. Зря он, конечно, вылетел с этими голыми: не надо сейчас досадовать друг на друга, неохота. — Куда шла-то?
— К тебе. — Алена отмякла. — Мне Афонька сказал, где вы завсегда сидите…
Степан устроил свою голову на колени жене, стал смотреть снизу на ее лицо и на далекие жирные звезды.
— Ну?.. А чего? Потеряла, что ль?
— Степа, — вдруг перешла на шепот Алена, — я вот седня тоже загадала желание… — Она стала гладить теплой ладошкой его лицо. И хоть Степан обычно как-нибудь незаметно, чтоб не обидеть, высвобождался от этих поглаживаний, сейчас ему и этого неохота было делать — пусть гладит. — Дождалась вечером, когда слетит та птица, про какую ты Афоньке утром сказывал, и стала думать только одно…
— Чего же? Ты не спала утром-то?
— Нет, слышала. Задумала я так: давай мы с тобой счас прямо сплывем в Черкасск?
— Зачем? — Степан приподнял голову.
— Полегче челночек… до света там будем.
— Да зачем?
— Не знаю, Степа… Захотелось мне пройти с тобой по тем местам, где мы тогда хаживали. Днем-то тебе туда нету пути… — Алена сказала это с нескрываемой грустью. — Хоть ночью… Ночь-то вон какая! Степушка, милый, поедем, а? Шибко охота мне… Ублажи ты бабу глупую. Я, вишь, и разоделась вон… Ты не заметил.
Степан сел.
Правда, на Алене был дорогой наряд, только что не свадебный.
— Поедем? По улице нашей пройдем, возле дома постоим, возле ворот… Степушка…
Степан услышал в голосе жены нотку глубокую, искреннюю… Подивился, но не стал лезть в душу с расспросами, а только спросил:
— А загадала-то крепко?
— Ни… чтоб я про чего-нибудь другое подумала — ни капельки! Только сидела и думала: «По улице пройдем, у ворот постоим». Больше ничего. — Алена сказала это с силой, убежденно и с правдой неподдельной.