— Степан, ты молодым богу верил…
— Не верил я ему никогда!
— Врешь! Я видал, как ты в Соловках лбом колотился. Даже я меньше верил…
— Ну, можеть, верил. Ну и что?
— Я не знаю, чем тебе жизнь твоя так опостылела, но грех ведь других-то на убой манить. О себе только думаешь, а на других тебе… Иди вон в Дон кидайся, еслив жить надоело. На кой же других-то подбивать? Не мудрено голову сломить, Степан, мудрено приставить. Я хоть тоже не шибко верую, но тут уж дурак поймет — грех. Перед людями грех — заведешь и погубишь. Перед людями, не перед богом, перед теми самыми, какие пойдут за тобой…
— Такие, как ты, не пойдут.
— Пойдут — ты умеешь заманить. У тебя… чары, как у ведьмы, — ийтить за тобой легко, даже вроде радостно. Я вон насилу вывернулся… отрезвел. Знамо, это все оттого, что самому тебе недорога жизнь. Я понимаю. Это такая сладкая отрава, хуже вина. Я же тоже не бегал ни от татар, ни от турка, ни от шаховых людей… Но там я как-то… свою корысть, что ли, знал или… Да нет, тоже не то говорю — я не жадный. Но ведь там-то не боялся я, ты же знаешь…
— Там… Я знаю: там — это как собаки: перегрызлись и разбежались. Там ума большого не надо.
— Но там же тоже убивают. Ты говоришь: я больше всего смерти страшусь…
— Можеть, не страшисся. Только тебе — за рухлядь какую-нибудь не жалко жизнь отдать, а за волю — жалко, тебе кажется, за волю — это псу под хвост. Вот я и говорю — подневольный ты. По-другому ты думать не будешь, и зря я тут с тобой время трачу. А мне, еслив ты меня спросишь, всего на свете воля дороже. — Степан прямо посмотрел в глаза Фролу. — Веришь, нет: мне за людей совестно, что они измывательство над собой терпют. То жалко их, а то — прямо избил бы всех в кровь, дураков. Вот. Сгинь с глаз моих, Фрол: опять тебя ненавидеть стал. Сгинь! Раз уж сказал, не трону — не трону. Но — уходи.
Фрол поднялся, пошел к коню.
Степан тоже встал.
— Гады вы ползучие! — крикнул Степан. — Я тебе душу открыл тут… Дурак я! Ехай! Ублажай свою жизнь-дорогушу! Поганка. — Степана шатнуло от слабости… Он опустил голову, стиснул зубы и стал смотреть вниз, в землю.
Фрол вскочил на коня, крутнулся…
Прикинул, опасаться нечего — конь Степана далеко, сказал спокойно:
— От поганки слышу. Иди к своим любезным свистунам, они ждут не дождутся. На том свете свидимся, только я туда попозже явлюсь.
Степан посмотрел на есаула… И все-таки не нашел бы он сейчас в себе желания убить его, даже если бы догнал и совладал безоружный с оружным, — не было желания. Странно, что не было, но так.
Фрол развернулся и поскакал прочь.