Тихо, мягко капала на пол вода из рукомойника. В тишине звук этот был особенно отчетлив. Когда шевелились, наливали вино, поднимали стаканы — не было слышно. А когда устанавливалась тишина, опять слышалось мягкое, нежное: кап-кап, кап-кап…
Фрол Разин встал и дернул за железный стерженек рукомойника. Перестало капать.
Степан посмотрел на дедушку Стыря и вдруг негромко запел:
Ох, матушка, не могу,
Родимая, не могу…
Песню знали; Стырь частенько певал ее, это была его любимая.
Подхватили. Тоже негромко, глуховато:
Не могу, не могу, не могу,
могу, могу!
Снова повел Степан. Он не пел, проговаривал. Выходило душевно. И делал он это серьезно. Не грустно.
Сял комарик на ногу,
Сял комарик на ногу…
Все:
На ногу, на ногу, на ногу,
ногу, ногу!
Ой, ноженьку отдавил,
Ой, ноженьку отдавил,
Отдавил, отдавил, отдавил,
давил, давил!
Подай, мати, косаря,
Подай, мати, косаря,
Косаря, косаря, косаря,
саря, саря!
Рубить, казнить комара,
Рубить, казнить комара,
Комара, комара, комара,
мара, мара!
Отлетела голова,
Отлетела голова,
Голова, голова, голова,
лова, лова!
Налили, выпили. Опять замолчали.
За окнами стало отбеливать; язычки свечей поблекли — отцвели.
Вошел казак, возвестил весело:
— Со стены сказывают: горит!
Степан налил казаку большую чару вина, подал. И даже приобнял казака.
— На-ка… за добрую весть. Пошли глядеть.
Камышин сгорел. Весь.
* * *
При солнышке поднялись в поход. Степан опять торопился.
Раскатился разнобойный залп из ружей и пистолей…
Постояли над свежими могилками казаков, убитых в бою со стрельцами. Совсем еще свежей была могилка Стыря.
— Простите, — сказал Степан холмикам с крестами.
Постояли, надели шапки и пошли.
С высокого яра далеко открывался вид на Волгу. Струги уже выгребали на середину реки; нагорной стороной готовилась двинуть конница Шелудяка.
— С богом, — сказал Степан. И махнул шапкой.
Войско двинулось вниз по Волге. На Астрахань.
10
Долго бы еще не знали в Астрахани, что творится вверху по Волге, если бы случай не привел к ним промышленника Павла Дубенского, муромца родом.
Тот плыл по Волге на легком стружке, распевал песенки. В десяти верстах от Царицына повстречал стрельцов из отряда Лопатина (разбитого под Царицыном), которые чудом уцелели и бежали вверх. Они-то и рассказали Дубенскому все. Тот, видно, не раз ходил Волгою, места хорошо знал. Переволокся на Ахтубу, у Бузуна снова выгреб в Волгу и достиг Астрахани. И там все поведал.
Начальные люди астраханские взялись за головы.
Воеводы, митрополит, приказные, военные-иностранцы сидели в приказной палате, не знали, как теперь быть.
— Говорите, как думаете, — велел Прозоровский. — Рассусоливать некогда. Дорассусоливались! Ведь мы-ы, — постучал он пальцем по столу, — мы, вот здесь вот, благословили Стеньку на такой разбой. Говорите теперь!