Под голову подрясник свернут, скуфейка на суку болтается.
— Каб ты знал, Васька, житье вольное, так часу бы тут не остался.
— В обители благодать божия, — куда ж без нее денешься?
— Забыть не могу я купчиху ту, — мальчишка я был, дуропляс — теперь бы мне подвернулась, я бы ей дал гону, завертелась бы, а то и пятнадцати не было мне — на сосунка позарилась. Я бы теперь маху не дал, денежки-то у ней дочиста б вымотал, показал бы дорожку им.
— Тогда в душу-то ангельскую к тебе сатана вселился, а ты и теперь не поборешь его…
— Брось, Васька, не удивишь меня этим, — слышали, — ты это богомольцам разводи ахинею, а я прожженный, — всех вас насквозь вижу.
— Что ты, Николка, что ты — я ж по совести…
— Ну и ладно!.. Помнишь ты, летом-то прошлым была тут одна из губернского?
— Это та, что змею распустила с жалом двуострым, про дьяволицу ты помнишь во образе девьем?..
Она, брат, самая, про нее говорю, из ума не идет.
— У ней-то не косы, а змея в них жалящая, я сам еще видел, как брызгала она каждую ядом смердящим.
— Духами пахло от ней, а у тебя все зловоние сатанинское!.. От тебя самого воняет псиной.
— Так ты про нее?
— В соку девка, вот бы сюда ее мне — и про купчиху забыл бы свою. Ты глянь только, лес-то у нас какой — куда хошь веди, дюже пойдет ягода — по ягоду с ней пойду, — приехала б только.
— А сказать тебе что-нибудь?..
— Говори, Вася, послушаю…
— Я сон видел!
— Какой?
— Будто она приехала уж, а на тебя и глядеть не желает, потому ты рогатый будто.
— Врешь ты, Вася, — выдумываешь что-то. сон-то вчера этот снился, — чудной такой, а косы-то ее ужалить меня хотели, я и прибежал к тебе вечером.
— Приехала, что ль, — говори толком?!
— Кучера вчера лошадей водили, — играют на солнышке — чудо господне!
— Приехала, что ль, — говори!
— У кучеров расспроси, — я ничего не знаю.
— А хочешь я на тебя мамашу ее направлю, — баба мясистая.
— Акиндин вчера бегал к ней, — аж вспотел от хотения блудного.
— Приехали, значит, — давно бы сказал, а то развел околесицу.
Благодать в лесу — теплота сочная, по верхам только ветер шумит, и ветра-то нет, одно дуновение легкое, а шумят по верхам сосны темные хвоей колкою.
Золотой лес — стволы ровные в чаще медной, отбивается чешуя, а вверху хвоя темная и прогалины в ней голубые, и плывет лес, коли в прогалину посмотреть поДольше, — глядеть в нее, и будто не облака в них плывут, а лес движется.
От этого и голова у Николки кружится.
В белом лежит — рубаха посконная, портки такие ж и сапоги опойковые.
Голова кружится и мысли кругом пошли, никак не поймать их за хвост, точно ящерки.