— Доктор… — упавшим голосом сказала Анна и отшатнулась. Она бы, наверное, упала, но Сапрыкин успел подхватить ее и удержать.
В его лице может быть ничего и не было кроме усталости, но все же Анна уловила шестым чувством, материнским чутьем, — он был не удивлен, он был шокирован и потому его глаза были так широко открыты, будто он только что столкнулся с чем-то, не входящим в узкий круг его научных представлений.
— С мальчиком все хорошо, — выдохнул он. — Мы успели. Понимаете? — Он взглянул ей в глаза. — Наверное нет. Наверное, вы не понимаете. И я не понимаю. Я вообще ничего не понимаю… — тут он начал нервно смеяться, и Анна поняла, что у него нервный срыв, он не контролирует себя. — Хотя не-ет, я-то как раз понимаю! Мы сделали это! Вопрос — как? Как мы это сделали? Кто мне на него ответит? Мы же все неверующие, атеисты-коммунисты… — Он посмотрел на Анну, отпустил ее руку. — Вам конечно, повезло, что вы такая… не спасовали, не испугались пойти к черту на кулички, ночью, одна! Лукин не в счет, мальчишка… хотя он молодец, не спорю. Таких бы побольше, чтобы душой болел и не боялся ничего. Не боялся, как я боюсь… Господи… — Сапрыкин поднял руки к больничной люстре и в этом театральном жесте не было ничего театрального, — Господи, — прошептал хирург одними губами… — упокой его душу и прими в свое царство небесное. Он это заслужил.
Андрей очнулся. Можно ли назвать воскрешение — пробуждением и чем сон отличается от смерти? Он заснул давным-давно, в прошлой жизни, и чем была та жизнь, что хорошего он в ней сделал, кому принес пользу и каких бед натворил? Все меркнет в одно мгновение, все становится несущественным, неясным, неразличимым, теряет свою суть и сущность, перемалывается в песках времен и плотном мареве небытия.
Какое время суток? Какой день и год? В каком он времени и кто он такой? Андрей поднял руку. Перстень на указательном пальце блеснул серебристой чешуей, змея ощерилась, ее красные глазки отливали решимостью и бесстрашием.
Он повернулся к стене.
Сегодня? Вчера? Смутные образы толклись у ворот памяти, но не решались войти — их неясные тени как болезненные предвестники — першили горло, хотя до самой болезни было еще далеко.
Что это? Он увидел полоску, оставленную ручкой. Отковырнул пластиковое покрытие стены. Цифры. Много цифр, написанных будто бы его почерком. Кто их писал? И когда? Последняя цифра пятьдесят девять. Цифра “59”, кривая, выведенная в спешке, чужой рукой, но эта рука, без сомнения принадлежала ему.
Андрей вспомнил договор, который подписал вчера и… потом девушка, кажется ее звали Маша… да, точно, Маша, попросила у него ручку. Он дал ручку и — что потом? Маша вроде бы сказала, что медицинскую комиссию прошло тридцать восемь человек, они порадовались, что оказались в их числе. После была лекция. По окончании которой они поднялись и… начали выходить, когда, когда…