«Люби меня, как я тебя, за глазки голубые…»
Это он уговорил не подавать заявление на развод, обещая подписать его сразу, как только Глаша потребует. «Не будем сжигать мосты. Дай нам время».
Но и три года не стерли из памяти наглую улыбку соперницы.
— Пап, а почему тогда, когда меня избили, вы не стали подавать в суд? Сняли экспертизу, нашли виновных, а дело так ничем и не закончилось…
Отец поперхнулся. Мама как-то затравленно посмотрела на него, а потом уткнулась в чашку.
— Ну, понимаешь… — Степан Глазунов, офицер МВД в отставке, старался подобрать правильные слова. — Мы с мамой решили, что не стоит тебя мучить. Походы в милицию, унижения… А у тебя выпускной класс, экзамены в институт…
«Унижения…»
Глаша посмотрела в окно. На улице было серо и уныло. Так же как и в тот день, когда в дверь к ним постучалась мама Кислициной. Глафира открыла сама и увидела, как за спиной соседки мнется ее дочь, не смеющая поднять глаза.
— Прости ее, прости, — умоляла Кислицына-старшая.
— Мама, не надо, — хватала за рукав матери Софья.
— Ее жизнь превратилась в каторгу. Милиция в школе каждый день. Соня как на раскаленных кирпичах. Прости…
— Нет, — ответила закаменевшая девочка и закрыла дверь.
— Я же говорила тебе! Говорила! Она не простит! — крик Софьи и рыдание ее матери окончательно лишили сил. Глаша сползла по двери на пол и, отгораживаясь от всего мира, уткнулась в колени. Ее трясло. Потом навалившаяся темнота скрутила тело в истерике.
— А нужно было? — папа положил большую ладонь на руку Глаши.
— Тогда я хотела.
Звонок телефона разорвал напряженную тишину.
— Да? — рассеянно спросила Глаша, даже не посмотрев, кто звонит.
— Глазунова, тебе хана! — громко донеслось с той стороны.
Папа и мама насторожились.
— Это с работы, — закрыв трубку ладонью, шепнула Глафира, поспешно покидая кухню. И уже обращаясь к звонившему, прошипела: — Марк, ты чего так кричишь?
— Тебе хана, — понизив голос, еще раз повторил Дриз. — Директор ищет тебя.
— Ой!
— Вот тебе и ой.
— Что будет? Что будет? — Глафира заметалась по комнате.
— Уволят тебя за аморалку. Пьяная, в туалете, без трусов…
— Черт, ты и это видел?
— Ага. И грудь, которая из декольте вывалилась.
— Ой! — пискнула Глаша, скомкивая ворот халата, и только потом сообразила, что Марк шутит. Какая вывалившаяся грудь, если платье-футляр застегивалось под самым горлом?
Взяв себя в руки, обреченно спросила:
— Когда писать заявление?
— В понедельник сама в директорский кабинет занесешь. По собственному желанию. И оденься попроще. Никаких красных губ и пьяных глаз. Косметику вообще сотри.