Мокеев торопился к дуканщику. Говорил с ним, стоя у полосатого шлагбаума. Торговец из малой, притулившейся к кишлаку лавчонки оказывал офицерам заставы мелкие услуги — снабжал сигаретами, баночками с напитками "си-си", получая взамен позволение обделывать свои плутовские делишки. Кормился у заставы, скупая втихомолку у солдат и прапорщиков тушенку, молоко, а иногда и солярку.
В чалме, в долгополой хламиде, зорко, умно поблескивая маслеными глазками, дуканщик держался за руль велосипеда, обклеенного сусальными нашлепками с изображением птичек и бабочек Переводил солдат-таджик.
— Говорит, люди Момада взяли!.. Говорит, Момад сегодня уйдет кишлак Пакистан!.. Берет шурави с собой!.. Там шурави продавать, большие деньги хватать!..
Мокеев, слушая, вспоминал вчерашнего сидевшего на кровати Синицына, его бледное, мокрое от слез лицо. Смотрел на желтый кишлак, на волнистые ду-валы, на лазоревый колпачок мечети. Представлял, как где-то там, в этой глинобитной деревне, среди вооруженных бородатых людей сидит Синицын, такой же несчастный и бледный.
— Что делать будем? — спрашивал замполит. — В штаб сообщить? Шумиха начнется!
Капитан представил эту начавшуюся шумиху, связанную с побегом солдата. Звонки в полк, в дивизию, в Кабульский центральный штаб. Приезд, комиссий, допросы его, замкомбата.
— Что делать-то будем? — беспомощно вопрошал замполит.
И, глядя на желтый кишлак, на смуглое, с редкой бородкой лицо духанщика, проникаясь страхами, сострадая Синицыну, испытывая к нему, виновнику тревог и напастей, едкую неприязнь, почти ненависть, он создавал мгновенный, рождавшийся на лету замысел. Двигался, бежал по траншее, приказывая на бегу:
— Два "бэтээра" на выход!..
Забили, захлестали из железных задников "бэтээров" две зловонные дымные дуги. Резервная группа, на ходу подпоясываясь, захватывая автоматы, вскакивала на броню. Сержант Лобанов в расстегнутой рубахе цепко цапнул скобу, невесомо взмыл, угнездился в люке, стискивая облыселый, без воронения автомат.
— Я — на головной! — крикнул капитан замполиту. — В ближний дом!.. Ты на второй! Прикроешь! Десант рассыпь в цепь, по проулку!.. Я им, сукам, покажу Пакистан! Я им, сукам, покажу продавать!.. Самих продам, как баранов!
Мокеев отсылал замполита на вторую машину, сам же, ударяя автоматом о крышку люка, заталкивал ноги вниз, в полутьму, где крутилась белесая, без шлема макушка водителя, устраивался на сиденье пулеметчик.
— Вперед!..
"Бэтээры" рванулись чадно, пыльно, вписываясь в ухабы, помчались к трассе. Мелькнул дуканщик на велосипеде, раздувая хламиду, шарахнулся от ревущих машин. Вырвались на бетонку, пересекли ее, ухнув в кювет, пошли по проселку к желтизне набегающих глиняных стен. Мокеев скалился от ветра, видел, как плотные буруны пыли выталкиваются из-под скатов, нацелился зрачками на близкий, открывавшийся проулок, на глиняную горловину, куда втягивалась дорога, превращаясь в деревенскую улицу.