Синицын

Рассказ

Замкомбата согнулся в траншее, пронося голову мимо зарядных ящиков с красноватой сухой землей. Достиг наблюдательного пункта, врытого в толщу холма. Приблизил лицо к амбразуре, выложенной аккуратно камнями. Быстрым вращением глаз охватил всю просторную знакомую даль с горами, небом, волнистой солнечной степью.

"Зеленая зона" катилась ржаво-коричневая, красно-золотистая, в путанице виноградников, переломанных фруктовых садов, полузасыпанных безводных арыков. Земля, изрезанная, исцарапанная очередями, пробитая и взрыхленная взрывами, прекратила плодоносить. Корни были подсечены сталью, разорваны бесчисленными сотрясениями. Семена изжарились в огне, задохнулись в ядовитых газах пороха. Людские жилища с деревянными навесами, ковровыми подстилками, глиняными горшками и блюдами превратились в рыжий пепел и гончарную пыль.

Мокеев, не поднимая бинокль, просматривал путаницу "зеленки", стараясь углядеть слабый проблеск оружия, бледную вспышку выстрела. Но было тихо и солнечно. Глаза капитана проскользили дальше, к голубоватой дороге, пересекавшей равнину.

Трасса резко обрезала "зеленку", ломалась под углом и точной линией, уменьшаясь, исчезала в предгорьях. На обочинах, на равном удалении, как темные комочки, стояли транспортеры и танки, повернув к "зеленке" пулеметы и пушки. По трассе с утра прошли четыре колонны, черно-зеленые грузовики, колыхая в пыли брезентовыми коробами, бледно светя водянистыми фарами. Ожидалась еще одна колонна, последняя. Когда она пропылит, "бэтээры" и танки сопровождения снимутся с насиженных мест, уйдут в расположение полка, и трасса опустеет, будет остывать под синими вечерними небесами, и только глаза наблюдателей с окрестных застав станут прочерчивать ее линейную геометрию.

За трассой тянулся кишлак — обитаемый, не тронутый артиллерией. Желтые сухие бруски, плоские дувалы и кровли, каменно-глиняное, без единого дерева селение, сложенное из вещества предгорий, слепленное из донных осадков древнего иссушенного моря. Слабые дымки изливались из кишлака, свидетельствуя о невидимой, спрятанной в глину жизни.

Кишлак был мирный. Из него не стреляли, не били гранатометами. Поэтому его щадила артиллерия, не трогали минометы. По уговору с заставой женщины и старики кишлака могли проникать в "зеленку", рыться в корнях изуродованных виноградников и садов. На заставе знали — раз в неделю в кишлак приходит на отдых душманский отряд. Моджахеды расходятся по домам, подкрепляют силы бараньим пловом, ложатся с женами под пестрые одеяла, а до рассвета незримой цепочкой с грузом продовольствия и оружия снова уходят в "зеленку" — воевать, стрелять и минировать. Об этом знала застава. Но уговор с кишлаком допускал появление отряда, который не трогал трассу вблизи кишлака. Ни единая пуля не вылетала из-за желтых дувалов, ни единый фугас не сорвал бетон под колесами военных КамАЗов. Но минометная батарея заставы на всякий случай держала кишлак под прицелом.