— Вперед! — заорал Мокеев, и машина вырвалась из кишлака на проселок с приближавшейся трассой, с курчавой "зеленкой", с рытвинами и блиндажами заставы. Хвостовой "бэтээр" несся в пыли, и его пулемет, обернувшись, долбил солнечную пустоту.
Они вломились на заставу, притащив за собой бахрому пыли и гари. Мокеев, мокрый, со свистящим дыханием, спрыгнул на землю, окриками понукая солдат. Смотрел, как высаживают, вытаскивают из бортового люка пленных — двух всхлипывающих женщин, старика, подхватывающего блеклые одежды, мужчину, прижимающего к груди оброненную калошу. Мальчик в красной шапочке продолжал держать в руках палочку с вертушкой, в ужасе вращал глазами, цепляясь за рукав старика. Их всех погнали в столовку, запихали в блиндаж, и оттуда, из сумрака, продолжали раздаваться тонкие подвывания и всхлипы, белела чалма старика.
Сняли с брони, положили на брезент раненого Лобанова. Он медленно перекатывал из стороны в сторону свою чубатую голову, заводил под лоб синие влажные глаза. Сучил ногами, словно нажимал невидимые педали. Рубаха его на животе чернела от крови.
— Куда тебя, Лобанов?.. Санинструктор! — крикнул Мокеев, наклоняясь к сержанту. — Погоди, потерпи!
— Я вам говорил, товарищ капитан, что он чьмо, подонок!.. — стонал сержант. — Чтоб лучше его пристрелили!.. Чтоб лучше он удавился!.. Теперь мне за него помирать!.. До дембеля две недели, матери домой написал, а теперь мне помирать!.. Смерть моя — на вас, товарищ капитан!.. Вы меня на смерть из-за чмо погнали!..
Он качал головой с потемневшим слипшимся чубом. Глаза его наполнялись слезами. Руки в крови и грязи щупали воздух над раной. Словно боль наполняла все пространство вокруг и он щупал в воздухе свою боль.
— Не умрешь, Лобанов! Санинструктор, ты где, черт возьми!
Санинструктор, белобрысый ловкий удмурт, уже раскрывал свою аптечку, вытаскивал бинты, жгуты, пластмассовый шприц с наркотиком. Солдаты помогали ему, распарывали рубаху Лобанова. На выпуклой, сильной, со смуглыми сосками груди был выколот синий орел, державший в когтях ленту, и на ней буквы: ОКСА-ограниченный контингент Советской Армии. Грудь колыхалась, и орел трепыхал крыльями, теребил ленту, а под лентой в запавшем животе чернела, сочилась ранка, словно второй пупок. Из этой ранки липко, красно текло. Она раскрывалась и закрывалась, как маленький чмокающий ротик, и там, в глубине, в этом ротике, среди пробитых кишок, застряла пуля.
— На вас моя смерть, товарищ капитан!..
Ему вкололи шприц, кровь всосала, понесла в себя струйки наркотика, омывая страдающее сознание, притушевывая боль, туманя солнце, лица солдат, близкую корму транспортера. Сержант водил уже невидящими, затуманенными глазами, орел колыхал на груди ленту, и сквозь белые, опоясывающие бинты проступала ржавчина.