Но президент оправился. Отказался от мысли досрочно покинуть Белый дом. И даже решил баллотироваться на второй срок. Пока Эйзенхауэр болел и готовился к выборам, внешнюю политику страны определял государственный секретарь Джон Фостер Даллес.
Даллес не пользовался популярностью — из-за его сухих манер и воинственных взглядов. Англичане его не любили как человека, который перед войной был сторонником политики умиротворения Гитлера и Муссолини.
Эйзенхауэр просто объяснил назначение Даллеса государственным секретарем:
— Есть только один человек, который объездил больше стран, чем он. Это я.
Мышление Даллеса носило на себе печать пуританского воспитания. Хмурое выражение лица и замкнутость соответствовали его взглядам и характеру. Даллес считал, что успешная политика может основываться только на прочных религиозно-этических принципах. Он видел в коммунизме угрозу христианству. Такого же мнения придерживался и его брат Аллен, которого сделали директором ЦРУ.
Общего у братьев было немного. Джон Фостер походил на священника. Аллен наслаждался жизнью во всех ее проявлениях. Джон Фостер полагался на веру, Алленна свои мозги. Джон Фостер выдвигал идеи. Аллен был исполнителем. В высшем обществе Джона Фостера уважали, Аллена любили. Присутствие Аллена на ужине было мечтой любой хозяйки салона, Джон Фостер наводил тоску. Взаимоотношения братьев составляли человеческую ткань холодной войны. Джон Фостер определял принципы, Аллен превращал их в практическую политику.
Как и в шахматах, Фостер предпочитал начинать партию, Аллен передвигал фигуры в изощренной борьбе.
Холодная война психологически была тяжким испытанием для генералов. Они знают два состояния — войну или мир. Холодная война, то есть нечто среднее, заставляла генералов нервничать. Они хотели определенности. Но государственный секретарь Даллес не желал ни войны, ни ослабления напряженности. Он предпочитал балансировать на грани прямого столкновения, чтобы давить на коммунистические державы и тем самым сдерживать распространение коммунизма в мире.
«Моя попытка открыть вашингтонским политикам глаза на реальности советской политики, — писал Джордж Кеннан, — оказалась более успешной, чем я ожидал. Мне удалось продать больше товара, чем у меня было. Наши люди настолько поверили во враждебность советского руководства, что теперь полностью отбрасывали идею о сотрудничестве с Москвой. Такие деятели, как Джон Фостер Даллес, верили, что мы можем добиться чего-либо от Москвы только путем создания огромной военной мощи.
Холодная война мыслилась исключительно в военных терминах. Меня все это привело в ужас. Я был поражен тем, как упрощенно рассуждали в нашей стране: они думали о Сталине так же, как о Гитлере, полагали, что советская угроза мало чем отличается от угрозы со стороны нацистов».