— Просто, знаешь, — продолжает Нина Сергеевна, — они никогда не приходят. Я даже не припомню, видела ли я их за последний год.
— Ну, они заняты очень, — я растягиваю слова.
— Понимаю… — Нина Сергеевна делает паузу, и я перебиваю ее, потому что не могу больше находиться в таком напряжении.
— Что-то случилось?
— Да ничего страшного, — как будто успокаивает меня воспитательница. — Просто Ксюша сегодня такое сказала…
Оказывается, моя сестра в каком-то эмоциональном порыве сегодня сказала слово «мудак». И, видимо, сказала его очень громко, потому что Нина Сергеевна выглядит взволнованной и озабоченной. А я вздыхаю с облегчением. Тоже мне проблема!
— Знаете, — говорю, — это я вчера кино смотрел по телику. Наверное, Ксюша там что-то услышала. Вот и повторяет теперь.
Все спокойно, и мы с Ксюшкой можем теперь спокойно идти домой.
— Зачем ты сказала это слово? — строго спрашиваю сестру.
— Какое слово? — отвечает она вопросом на вопрос.
Да, молодец! Даже мне за ней не успеть, так она умеет разыгрывать из себя невинность. Меня так и подмывает растянуться в улыбке и восхищенно поаплодировать. Но все-таки надо проявить жесткость и немного поругать ее. Хотя, к чему эти понты! Ее еще найдется кому ругать и воспитывать. За всю жизнь найдется еще сотни три человек, которые будут ее воспитывать и учить, как надо себя вести. Я не хочу быть одним из них, потому что сам терпеть не могу, когда меня воспитывают.
— Какое-какое! — смеюсь. — Которое я сказал тебе не говорить. Зачем ты обозвала мальчика мудаком?
— Потому что он мудак, — отвечает сестра, и я понимаю, что это сильный аргумент.
— Ладно, — глажу ее по голове и улыбаюсь. — Если так, то правильно. Только аккуратнее с этим словом. Не каждому оно подходит, знаешь ли.
— Ему подходит, — фыркает Ксюшка, и мы смеемся.
Я думаю, куда бы пристроить Ксюшку на выходные. Просто мне надо будет тусоваться с Егором всю субботу и воскресенье. Скорее всего, и ночью. Сестренку нельзя вот так оставлять. Папаша теперь, конечно, не заявится: так часто — это не в его стиле. Теперь ждать его не раньше чем недели через две, а то и позже — у него какое-то свое представление о родительском долге. Хотя, так даже лучше. Если бы он торчал у нас чаще, я вообще не знаю, что бы делал. Очень кстати я встречаю в лифте Инну Марковну, и она сама заводит этот разговор, как будто чувствует. Но сначала, она, естественно, замечает следы побоев у меня на лице.
— Что, опять он приходил? — спрашивает, имея в виду, конечно, моего отца.
— Да нет, — отвечаю. — Это я так, подрался просто.