— Ты уверена? — только и смог процедить я.
— Да, — тихо, едва слышно, ответила она. — Я боюсь упасть.
Молча я пристегнул к ее поясу страховочный трос. Репетиция шла из рук вон плохо. Холодно, сковано и как-то напряженно. Наверное, остальные тоже заметили это, но меня атмосфера просто выводила из себя.
— Что с тобой? — спросил я, когда мы обедали в кафе неподалеку от театра. — Что происходит, Эндж? Ты сама не своя. Ты двигаешься по-другому…
— Хуже? — перебила она.
— По-другому. Тебе страшно…
— А что, людям не может быть страшно?
— Не тебе…
— Я хреново себя чувствую, Нил, — довольно грубо, насколько она могла быть грубой, оборвала Эндж. — Надоело все. Сдохнуть хочется. И не спрашивай меня ни о чем, прошу. Раньше не спрашивал и сейчас не спрашивай. Хорошо ведь, что в сексе у нас все наладилось…
Я хотел ответить, что не хорошо. Хотел сказать, что не так важен для меня этот секс, что куда важнее моя Эндж, мой ангел. Куда важнее всех этих заморочек. Но промолчал. Раздавленный новой Энджи, которую я совершенно точно не знал.
За пару дней депрессия достигла таких масштабов, которые я не мог себе даже представить. Грэм снял нас с выступлений и долго расспрашивал меня, что происходит. А я не мог ничего ему ответить. Я думал только о том, что каждое утро и каждый вечер Эндж заходила в ванную, открывала зеркальную дверцу шкафа, доставала оттуда оранжевые баночки и принимала нужное количество таблеток. Таблеток, которые должны были вылечить ее личность. Таблеток, которые вместо этого разрушали ее душу, превращая в бездонную черную дыру. Пустота — вот самое ужасное, что может овладеть человеком. Ярость, ненависть, — все это не так страшно. Все это проявления жизни. Пустота — это смерть. Энджи была пуста уже несколько дней. Я видел это в ее глазах, когда держал ее за руку. Я видел это в том, что она больше не появлялась на крыше, больше не сбегала по ночам из дома навестить какого-нибудь местного нищего и купить ему большой бургер с горячим чаем. Она заходила по утрам в «Старбакс» вместо того, чтобы купить кофе у продавца хотдогов.
— Привет, красавица! — по обыкновению кричал он ей.
Она кивала и молча двигалась дальше.
— Подожди меня! — просил я и покупал себе кофе.
— Что с ней? — интересовался Рон, с которым раньше Эндж болтала без умолку. — Кажется, ей хреново?
— Кажется, — ответил я.
— Это плохо, парень, когда твоей девушке хреново, и ты ничего не делаешь, — участливо высказался Рон.
— Да, — виновато кивнул я.
В тот день мы опять не выступали. Я остался поговорить с Грэмом, а Эндж ушла домой. В последнее время все чаще она уходила раньше меня и все больше сидела дома в четырех стенах, которые раньше не могли ее удержать, которые раньше давили на нее, сковывали по рукам и ногам.