Забеля вышел. Сеня повернулся и посмотрел на открытое окно, за которым мелькали телеграфные столбы. Потом лег. Поморщился. Неудобно, что-то мешает. Повернулся, достал из кармана ключ. Мял его в руке. Смотрел куда-то вглубь себя.
За окном мелькали телеграфные провода. Вошел веселый Забеля. С грохотом рухнул на лавку, начал шуршать пакетом.
— Товарищ Борисов? — зашептал.
Сеня не отвечал.
— Товарищ Борисов?
— Ну что тебе? — не поворачиваясь, спросил Сеня.
— Товарищ Борисов, насчет кипятка я договорился. Будет у нас кипяток.
Сеня смотрел прямо перед собой.
— Знаешь, что, Забеля. Закрой-ка окно. Дует.
1
Тетя Лена, обнаружившая пропажу ключей от подвала, спустилась в подвал, прислушивается у двери и услышала, что внутри кто-то есть.
Тетя Лена поскребла дверь.
— Сеня? — позвала. Внутри затихли.
Тетя Лена отправилась искать слесаря, чтобы вскрыл замок.
2
Едет-едет поезд из Москвы в Окунев. То есть, как едет.
Час едет, десять стоит. Дорога на Окунев небезопасна и чем дальше от Москвы, тем страшнее. Несколько раз паровоз обстреливали. Неизвестно от кого, неизвестно зачем, просто среди ночи прилетала из темноты пуля. А наутро пассажиры ходили по коридору и косились на круглую дырку с паутинкой трещин по краям в оконном стекле.
— Товарищ Борисов, а товарищ Борисов?
Сеня смотрел в окно. Не слышал. А вернее, не помнил о том, что это он — товарищ Борисов.
— Ну товарищ Борисов!
Сеня вздрогнул, повернулся к Забеле.
— Я Борисов, чего тебе?
— Вы Ленина видели?
С козырей зашел Забеля, с главного вопроса.
Но отвечать надо, иначе выглядит подозрительно. И тут же Сеня подумал о том, что настоящий уполномоченный мог бы отвечать на эти вопросы своего помощника-охранника, а мог бы и не отвечать. Ну мало ли, занята голова важными государственными мыслями. А он должен отвечать. И отвечать правильно.
— Видел, — односложно ответил Сеня.
— И какой он?
— Маленький и картавит.
Сеня Ленина не видел, но слышал разговоры от тех, кто видел. Сейчас Забеля будет возмущаться, скажет, что Ленин не может быть маленький, он непременно великан двух метров в высоты, с голосом зычным, таким, что пробирает до печенок.
Но у Забеля ответ принял и выкатил следующий вопрос.
— Почему рабочие европейских стран так медлят с революцией?
Хороший вопрос. Может быть, потому, что они уже пробовали революцию и им не понравилось?
Что такое революция для европейца? Гильотина на площади, баррикады в переулках. И мокрая от крови мостовая. И мертвые дети, лежащие на улицах. Может быть, их пугают эта картины? Почему же нас они не пугают? Почему мы вдруг стали такими нечувствительными к горю и смерти?