Что первично — война или ложь? Вопрос не схоластический, не спор о курице и яйце. В нашей жизни скопилась опасная масса того и другого, и хорошо бы определить, с какого конца эту массу разгребать, чтобы в ней не утонуть.
С одной стороны, война способствует лжи, оправдывает ее. На войне лгать — правильно и похвально, это называется военной хитростью. На войне есть враг, и обмануть его не грех. А дезинформируя врага, командование охотно дезинформирует и своих сограждан, ставших теперь бойцами: рассказывает им небылицы о вражьих зверствах, скрывает свои неудачи и потери, придумывает якобы одержанные победы. Ложь «во спасение» (во чье?) из мелкого частного прегрешения становится социальным институтом, скрепой общества, извиняюсь за выражение.
С другой стороны, война вспыхивает тогда, когда люди не могут договориться, — а это случается не из-за абсолютно непримиримых интересов (таких не бывает, интересы всегда можно как-то уравновесить и обменять), а из-за абсолютной утраты доверия. В словах и поступках друг друга люди и целые народы начинают видеть не просто недружественные выпады, а ложь и предательство, против которых уговоры и договоры бесполезны — надо отвечать насилием… а также ответной ложью и предательством. Самый страшный и самый ненавистный персонаж на войне — не просто враг, а шпион, изменник, враг-лжец. С врагом можно примириться, с изменником нет; их ищут и находят, их становится все больше, снежный ком лжи катится и разрастается, и ничто не может его остановить, пока он не растает, пока не сгорят в военном огне сами участники процесса.
Получается, что ложь все-таки первичнее: ее немало и в мирное время, но до поры она находится в рассеянном состоянии, а в какой-то момент сгущается до критической массы и запускает цепную реакцию войны (горячей, холодной, гражданской, «гибридной»…), которая уже в свою очередь в неограниченных масштабах производит новую ложь.
Такое катастрофическое сгущение происходит тогда, когда открыто, в глаза всему свету начинает лгать государство. Оно и вообще-то склонно подвирать, как и многие из нас; но однажды, еще до начала реальной войны, оно осознает себя живущим по законам военного времени и не стесняется больше выглядеть бесчестным в чужих глазах. Большая, всем видная государственная ложь подхватывается и разменивается в бесчисленном частном вранье. Если власть может лгать из своего государственного интереса — то чем хуже другие, у которых тоже есть свой частный интерес: партия, фирма, команда, семья, да и отдельный человек, в конце концов? За государством признают исключительное право на насилие, но не на ложь — такой госмонополии не бывает.