Единственный из нас, — добавил Наполеон, — кто регулярно совершает прогулки верхом, так это, я могу сказать, Гурго. Там, на дороге, его останавливали свыше пятидесяти раз. Если бы я был на его месте, то же самое случилось бы и со мной. Однажды во времена адмирала я был остановлен часовым, и адмирал немедленно из-за этого перевернул весь остров вверх дном. Я ясно видел, что он в высшей степени недоволен случившемся и принял меры, чтобы подобное более не повторилось. Теперь же это животное, наоборот, был бы этому рад или чему-нибудь ещё, что унизило бы меня.
Я более, чем уверен, — добавил Наполеон, — что варварское обращение, которому я подвергаюсь, будет отомщено кровью невиновных англичан. В соответствии с доводами и доктринами ваших министров, держать меня на этом острове является полезным делом, каждый поступок в отношении меня, каким бы он ни был жестоким, может быть оправдан. Разве не было бы для меня полезно организовать убийство Нельсона или Веллингтона? Разве не было бы полезно для французского народа избавиться от союзных войск, отравив их хлеб и воду? Разве не было бы полезным для него убить Веллингтона? Дело не в полезности рассматриваемого поступка, а в его справедливости; ибо, в соответствии с бытовавшим ранее принципом, любой вид преступления может быть, видимо, оправдан, так как он может быть полезен и поэтому необходим. Такова доктрина Талейрана».
Вскоре после этого в Лонгвуд приехал сэр Хадсон Лоу, который, задав несколько вопросов о состоянии здоровья Наполеона, спросил, разговаривал ли я с ним по поводу его жалоб, касающихся обращения с ним. В ответ я передал губернатору суть вышеупомянутых бесед с Наполеоном, опустив при этом эпитет «палач». Его превосходительство подозвал майора Горрекера, чтобы тот присутствовал в качестве свидетеля, заявив при этом, что он не верит тому, что сказал Наполеон о лорде Амхерсте. Губернатор также заявил, что он не верит и в существование тех намерений, которые Наполеон приписывал определённым лицам. Губернатор спросил меня, говорил ли я что-нибудь в ответ Наполеону. Я ответил, что нет. Губернатор заявил, что для меня не представляло труда возразить Наполеону, если бы для этого у меня имелось желание, но, судя по всему, я придерживаюсь той точки зрения, которой, как утверждает генерал Бонапарт, придерживается лорд Амхерст. В связи с этим губернатор спросил меня, так ли это.
Я ответил, что, будучи медицинским работником, я настоятельно рекомендовал Наполеону верховую езду в качестве физического упражнения. Мой ответ не удовлетворил сэра Хадсона Лоу, который рассерженным тоном повторил свой вопрос. Я ответил, что пришёл к выводу, что мои ответы на его (губернатора) вопросы, вызывают столь сильный гнев его превосходительства, что я должен просить у него разрешения не отвечать ни на какие-либо его вопросы, если они не касаются медицинских тем: более того, моя точка зрения имеет слишком малое значение. Мой ответ очень не понравился сэру Хадсону Лоу, который заявил, что бесполезно ждать чего-либо хорошего от человека, настроенного подобным образом, что он не доверяет ни одному человеку в окружении генерала Бонапарта. После этого последовало длительное, но довольно терпимое разглагольствование его превосходительства, во время которого он обвинил Наполеона в том, что тот до отказа наполнил голову посла разными клеветническими утверждениями и специально отложил встречу с ним до последнего дня, перед самым отъездом посла с острова, для того, чтобы он (сэр Хадсон) не имел возможности опровергнуть клевету генерала Бонапарта. Свой монолог губернатор завершил тем, что спросил: «Не считаете ли вы, сэр, что генерал Бонапарт самым постыдным образом отзывался обо мне в беседе с лордом Амхерстом?»