После этого монолога императора мы завели разговор о Талейране. «Когда я вернулся из Италии, — стал рассказывать Наполеон, — я стал жить в небольшом доме на улице Шантерен. Через несколько дней после этого муниципалитет Парижа постановил, чтобы эта улица стала называться улицей Победы. Каждый человек считал своим долгом от имени всей нации выразить мне чувство благодарности. Было предложено предоставить в моё распоряжение один из лучших отелей Парижа и великолепное загородное поместье. Хотя я в течение двух лет содержал армию и выплачивал ей денежное содержание и даже выплатил ее задолженность за некоторое время вперед, а также внёс в казначейство Франции более тридцати миллионов, на моём счету едва набралось триста тысяч франков. Однако Директория, вероятно, из чувства ревности не дала своего согласия на моё материальное вознаграждение, заявив, что мои услуги перед республикой таковы, что они не могут быть вознаграждены деньгами. Представители всех слоев общества хотели встретиться со мной. Энтузиазм достиг своего апогея. Я, однако, редко общался с кем-либо, за исключением Клебера, Дезэ, Каффарелли и некоторых учёных. Директория устроила в мою честь великолепное празднество. Талейран, бывший тогда министром иностранных дел, дал в мою честь бал. И на этом и на другом празднестве я задерживался лишь на короткое время. Вскоре после этого я был назначен командующим армией Англии, но на самом деле эта армия получила такое название, чтобы ввести в заблуждение ваших министров, так как истинной целью этой армии был Египет.
Во время революции Талейран был епископом Отанским и являлся одним из трёх епископов, которые присягнули на верность гражданской конституции духовенства. После этого он был послан в Англию, но в разгар революции к нему стали относиться с подозрением, и он сбежал в Америку, где оставался до 13 вандемьера, когда его имя было вычеркнуто из списка эмигрантов. Ему удалось добиться доверия Директории, он получил пост министра иностранных дел и в этом качестве стал поддерживать со мной постоянный контакт. Именно тогда вошло в обычай праздновать годовщину казни Людовика Шестнадцатого. Талейран настаивал на том, что я обязан присутствовать на этом праздновании. Я отвечал: у меня нет общественных функций; мне не нравится присутствовать на церемониях празднеств; празднествами отмечаются победы, но павшие на полях сражений оплакиваются слезами; празднование годовщины смерти человека не должно становиться политической акцией правительства, это дело отдельной политической фракции.