Талейран же утверждал, что это справедливая акция, потому что она имеет политический аспект, что все страны с радостью отмечают смерть тиранов и общественность ожидает моего присутствия на церемонии празднества. После долгого спора было решено, что на церемонии празднества будут присутствовать члены Французского института, которых я должен сопровождать в качестве члена сословия ремесленников, к которому я принадлежал. Хотя я и стремился избежать внимания публики, но большинство присутствовавших на церемонии празднества, не проявивших интереса к членам Директории, требовало моего выхода на авансцену и, когда я там появился, огласило весь зал криками: «Да здравствует генерал армии Италии!» Ещё никогда, — добавил он, — не было генерала, которого так любили его войска.
Чтобы продемонстрировать вам то доверие, которым я пользовался в армии, — продолжал он, — мне достаточно только рассказать вам об одном событии, которое войдёт в историю. Через шесть дней после моей высадки в Канне передовой отряд моей маленькой армии встретился лицом к лицу с авангардом дивизии, высланной против меня из Гренобля. Камбронн, командовавший моим передовым отрядом, хотел обратиться к солдатам дивизии из Гренобля, но они не захотели слушать его. Они также отказались принять Рауля, которого я послал вслед за Камбронном. Когда мне сообщили об этом, я сам вышел к ним, приказав моим солдатам взять ружьё под левую руку и повернуть дулом в землю, и сказал остановившимся солдатам Гренобля: «Первый же солдат, который захочет этого, может выйти вперёд и убить своего императора!» Мои слова подействовали подобно электрическому шоку, и возглас «Да здравствует император!» прогремел в рядах встречавших меня солдат; они и солдаты моего отряда бросились друг к другу в объятия, высланная против меня дивизия присоединилась ко мне, и мы вместе двинулись в Гренобль.
На подходе к Греноблю храбрый Лабедойер, молодой человек, воодушевлённый благородными чувствами и полный отвращения к поведению ничтожеств, против которых воевала Франция и из-за которых она пролила столько крови, присоединился ко мне вместе со своим полком. В Гренобле я встретил полк, в котором двадцать пять лет назад я был капитаном, и ещё несколько полков, выстроившихся на крепостном валу, чтобы оказать мне сопротивление. Как только они увидели меня, так сразу же раздались громогласные возгласы «Да здравствует император!» и не только со стороны солдат собранных полков, но и со стороны национальной гвардии и собравшегося народа: городские ворота были брошены наземь, и я с триумфом вошёл в город. Что было замечательным и поразительным образом продемонстрировало чувства войск, так это то, что в один момент шесть тысяч солдат, которые присоединились ко мне, надели на себя старые трёхцветные кокарды, которые они хранили как сокровище, когда армия была вынуждена ходить под антинациональным бурбоновским знаменем. Я двинулся в Лион, где ко мне присоединились войска, которым было приказано защищать город против меня. Графу д’Артуа, который командовал городом несколько часов назад, посчастливилось сбежать в сопровождении всего лишь одного драгуна. На все его настойчивые просьбы и мольбы следовал лишь один ответ: «Да здравствует император!»