Я сказал: «Вы властны над моим телом, но не над моей душой. Эта душа в настоящее время так же преисполнена гордостью, так же неистова и полна решимости, как и тогда, когда она командовала Европой!» Я сказал ему, что он — сицилийский главарь полицейских ищеек, а не англичанин; и настоятельно попросил его более не встречаться со мной до тех пор, пока он не придёт с приказом расправиться со мной и когда он обнаружит, что все двери распахнуты, чтобы принять его.
Не в моей привычке, — продолжал он, — оскорблять кого-либо, но наглость этого человека вызвала у меня такую враждебность к нему, что я не мог сдержать своих чувств. Когда он имел наглость заявить мне в присутствии адмирала, что он ничего не менял, что всё осталось таким же, как и до его прибытия на остров, тогда я ему ответил: «Позовите сюда капитана охраны Лонгвуда и спросите его. Я оставляю его свидетельство на его усмотрение». Это лишило его дара речи, он онемел.
Он заявил мне, что находит своё положение настолько затруднительным, что вследствие этого он подал в отставку. Я ответил, что прислать сюда более худшего человека, чем он, просто невозможно, хотя его должность не из тех, которую хотел бы занять джентльмен. Если вам представится возможность, — добавил Наполеон, — или кто-либо спросит вас, то я предоставляю вам полную свободу повторить то, что я вам сейчас рассказал».
21 августа. Из Англии прибыл корабль. Я отправился в город, где встретился с капитаном Стэнфеллом, в беседе с которым я упомянул, что между губернатором и Наполеоном состоялся очень неприятный разговор и что сэр Хадсон Лоу заявил последнему, что он подал в отставку. Возвращаясь в Лонгвуд, заехал в «Ворота Хата» вместе с капитаном Маунселлом из 53-го пехотного полка и с капитаном Попплтоном. Госпожа Бертран спросила, есть ли какие-нибудь письма. Капитан Маунселл подтвердил, что на почте видел несколько писем для них. Когда я приехал в Лонгвуд, Наполеон задал мне такой же вопрос. Я ответил ему, что капитан Маунселл информировал госпожу Бертран, что на почте есть несколько писем. У меня не было намерения упоминать о судьбе присланных писем, пока я не удостоверюсь в том, что они будут направлены в Лонгвуд, так как я не хотел дальнейшего обострения отношений Наполеона с губернатором, но поскольку я был уверен, что он услышит о существовании писем от обитателей «Ворот Хата», то я не мог утаивать от Наполеона, что я знаю, что письма находятся на почте.
22 августа. Сэр Хадсон Лоу послал за мной, чтобы я приехал в «Колониальный дом». Нашёл его прогуливающимся по дорожке слева от дома. Он заявил, что намерен направить правительству несколько сообщений. Затем он поинтересовался состоянием здоровья генерала Бонапарта и спросил меня, не хочу ли я что-либо сказать. «Насколько я понимаю, — продолжал он, — этот Бонапарт сообщил вам, что я сказал, что представил заявление о моей отставке с должности губернатора, это так?» Я ответил: «Он сообщил мне, что именно это вы и сказали ему». Сэр Хадсон сказал: «Я никогда не говорил ничего подобного и у меня никогда не возникало и мысли об этом. Он или придумал все это сам, или, возможно, ошибочно понял мои слова. Я всего лишь сказал, что если правительство не одобрит моего поведения, то я подам в отставку. Поэтому я хочу, чтобы вы объяснили ему, что я никогда не говорил так и никогда не имел намерения сделать это».