— А это называется Зеленым Концом, — сказал он.
— Как это Зеленым Концом?
— Да наша улица так называется — Зеленый Конец.
— Это наша улица?! А то я подумала, мы не туда заехали.
Слева они увидели огороженный проволокой выгон для скота, — там паслись несколько коров и лошадь. Справа раскинулось поле цветущего клевера.
— Открой окно, — попросила она.
— Да мы уже приехали.
Когда выгон остался позади, они остановились. Это было место, где город воздвиг свой последний оплот. Монумент! В открытом поле стоял одновременно узкий и высокий доходный дом каменщика Мотеса, фасад которого был выкрашен в коричневый и желтый цвета, торцы же так и стояли облезлыми, видимо, в ожидании, что к ним пристроят другие дома.
— Красотой тут и не пахнет, — сказала Барашек, оглядывая дом сверху донизу.
— Ты еще не видела квартиру, а она очень даже ничего, — поспешил утешить ее Пиннеберг.
— Тогда пошли, — скомандовала она. — Надеюсь, малышу здесь понравится.
Пиннеберг и шофер понесли корзину, Барашек — коробку из-под яиц.
— Портплед я принесу в следующую ходку, — сказал шофер.
На первом этаже располагалась лавка, понятно, почему здесь пахло сыром и картофелем. На втором этаже висели головки сыра, потому сырный запах царил безраздельно. А вот совсем наверху, под крышей, стоял запах сырости — здесь хранили картофель.
— Объясни мне, пожалуйста, куда делся запах сыра?
Но Пиннеберг уже открывал дверь.
— Не хочешь заглянуть в нашу комнату, а?
Они заходят в маленькую переднюю — еще меньше ее делают стоящие по обе стороны шкаф и сундук. Мужчины с трудом протискиваются между ними с корзиной.
— Сюда! — позвал ее Пиннеберг, открывая дверь. Барашек переступила порог.
— Боже мой! — вырвалось у нее. — Что здесь творится?
В тут секунду все, что было у нее в руках, включая коробку из-под яиц, полетело на старый плюшевый диван — в ответ завопили все его пружины. Барашек пересекла узкую длинную комнату и подлетела к одному из четырех больших окон, распахнула его и выглянула наружу.
Внизу находилась размытая грунтовая дорога с рытвинами и травой, лебедой и чертополохом по обочинам — она и была «улицей». А за дорогой она увидела клевер; она вдыхала его запах и не могла надышаться. Нет ничего лучше божественного аромата цветущего клевера, нагретого за день солнцем.
За клеверным полем раскинулись желтые и зеленые поля. Там, где росла рожь, щетиной топорщилось жнивье. А еще дальше — зеленая полоса — это луга, где в зарослях ив, ольхи и тополей петляла Штрела, совсем узенькая, прямо ручеек.
«Отсюда она направляется в Плац, в мой родной город, где я росла и страдала, где коротала одиночество в комнатке с окнами во двор, где вокруг были только стены и камни… А здесь — простор».