– Мамин день рождения.
Проша посмотрел на радиста, как на новый вид бронтозавра какого-нибудь. И вдруг с растерянной улыбкой сказал:
– У моей – в июле. Их в семье восемь детей было, так все-все собирались. – Он говорил быстро и будто одному Косте. – Вечером на веранде чай пили до ночи, младших всех спать отправляли. А я в гамак забирался, он у нас на веранде висел – от дождя… и про меня забывали. Гитару достанут, а я на мотыльков под абажуром смотрю. Лампа у нас под плетеным абажуром, большая.
Костя Прохора слушал внимательно, не перебивал. Потом зло так ответил:
– Я ей перед войной обещал осенью, на день рождения, приехать. А мама сказала – яблочный пирог испеку, приезжай. Яблок осенью много. Вкусный он у нее получался, большой. Второй год еду. Эта война…
Покосился на немца, замолчал. Петр Иваныч улыбнулся в усы и отвернулся к костру.
– Готова еда, ребятки. Налетай. Будут еще на нашей улице и пироги с яблоками, и… эти…
– …мотыльки, – добавил штурман. – С вишнями вареники, ох, не оторвешься. Со сметаной. Ели?
– Нет, – сказал я, подойдя к столу, – приеду – попробуй не угости. Костя, у меня мама тоже пекла с яблоками, с сеточкой сверху…
– Да! Сетка такая из теста, по яблочному варенью. Эти палки – они самые вкусные, – разулыбался радист. Ну, наконец-то оттаял.
– Яблочный вкусный с корицей, – сказал Проша, разглядывая без энтузиазма подгоревшего птеродактиля.
– С вишнями ко мне приезжайте пробовать, – возмущенно перебил бортстрелок, – а вечером после бани сало с горилкой, вот это дело.
Сели есть, но ели торопливо. Про дом как-то резко замолчали, радист первый и перевел разговор на какую-то ерунду. Редкий разговор-то, редкий, черт знает, почему он произошел. Как они все там? Тоска давила, и тоска по тому, чего здесь не могло быть никогда. Эти дурацкие пироги, абажуры, гамаки, яблоки… семья… этого здесь нет и не будет. Если не выберемся, не будет…
До обеда пахали как ненормальные, больше – молча. После дождя земля подсохла, и хотелось наверстать упущенное. В обед решили передохнуть, пекло, казалось, еще сильней, чем прежде, душное марево испарений шевелилось над джунглями.
Все разбрелись вокруг лагеря. Костя заснул под навесом, Алешка сидел на пне вдалеке и строгал кораблик из куска дерева, таких на стоянке было уже штук десять разных модификаций. Прохор упаковывал очередной экспонат. Обычное дело. Я как раз срезал плоский лист, чтобы сделать еще одну доску, столешницу обновить – не доходили до нее руки после визита диплодоков. Неподалеку в кустах шебуршился Петр Иванович, кажется, проверял на зуб мелкую растительность. Табак придумал отыскать. Еще вечером он почему-то лизнул срез свежей ветки и объявил, что язык щиплет. Стал искать сок со вкусом перца, а объекты исследования, по совету Проши, выбирал попробованные местным зверьем, чтобы не наткнуться на растение ядовитое. Но скоро выяснилось, что деревья, зверьем любимые, сплошь имели приторный сладковатый вкус. Не одобряла местная фауна острую пищу, что поделаешь. И Петр Иваныч направился к деревьям ненадкусанным.