— Кто этот Босоанка, с которым мы сегодня столкнулись?
— Богатей из Горны. Он дважды был депутатом. Когда-то он состоял в национально-либеральной партии, а потом перешел к фашистам, к легионерам из «Железной гвардии». Он неглупый человек. И как мы сегодня убедились — не из робкого десятка…
Холмы и овраги, покрытые лесом, поля и ущелья, покрытые грязью, — все это осталось позади. Но дождь не прекращался. Не прекращался и ветер. Ветер и дождь преследовали нас с прежним ожесточением.
Ветер и дождь…
Ветер и дождь…
Ветер и дождь…
Вглядываясь в пелену дождя, я вдруг увидел впереди огромный холм со срезанным верхом.
— Там, наверху, Урлэвынт, — сказал Орош. — Старое бедняцкое село.
— Село Гынжей?
— Да, знаменитое село Гынжей.
Дорога, ведущая к селу, была похожа на горную тропу. Лошади скользили по ней, спотыкались и падали. Проще было подняться в гору пешком, что мы и сделали не сговариваясь. Только Цигэнуш остался в седле, и по его осунувшемуся лицу видно было, что рана причиняет ему сильную боль. Справа и слева от нас по склонам холма тянулись виноградники и сады. Деревья стояли голые и беззащитные. Они выглядели странно и чем-то напоминали людей. Высокие круглые стволы чередовались с маленькими, гнутыми и как будто покрытыми болячками карликовыми деревьями. У каждого дерева было свое лицо. Каждое дерево таило свою печаль, свое горе.
— Приезжайте сюда летом, — сказал мне один из Гынжей, — вот тогда вы увидите, какое у нас село. Это настоящий рай, товарищ… Настоящий рай…
— Если мы победим на выборах, я приеду сюда и летом. Обязательно приеду.
— Мы примем вас с радостью, — продолжал Гынж. — Нам есть о чем рассказать. Может быть, вы все запишете и передадите другим…
Чем ближе мы подходили к селу, тем труднее становилась дорога. Но больше всех страдал, конечно, Клементе Цигэнуш. Один из Гынжей вел на поводу лошадь, на которой сидел раненый, а другой шел сзади и следил, чтобы он не свалился с седла. Пахло дождем, мокрой землей, лошадиным потом. Эти запахи всегда напоминали мне те давно прошедшие годы, когда и моя жизнь была переполнена до краев полями и водами, лесами и перелесками, суровыми запахами земли и острым запахом лошадиного пота… Потом я переехал в другие края, с другим пейзажем, другой средой, и это было похоже на то, как будто я перебрался на другую планету. Место полей и вод, лесов и пастбищ заняли дешевые кофейни с едким папиросным дымом, со стаканами остывшего мутного чая… И вместо запахов земли я стал привыкать к запахам нечистот, которые никогда не убирались с кривых улочек городской окраины…