Пошатываясь добрела до зала, дёрнула ручку-кольцо.
– Ячейка восемьдесят шесть.
Пальцы ощутили холод металла, но кисти дрожали. «Красное пятно на рубашке». Надя надела кобуру прямо на платье – тут скрываться не от кого, – но спокойнее от этого не стало. «Стук падающего тела». Шаркая ногами, кое-как поднялась на нулёвку. Владимир уже встречал со стаканом. Зинина скривилась, но спорить не стала – выпила мутную жидкость, морщась от запаха.
– На доклад завтра к девяти вечера. Сейчас вызову машину.
Надя кивнула, усевшись на диван. Вяло слушала телефонный разговор:
– Семён, отвезёшь товарища Зинину домой. Адрес знаешь? Запоминай.
Откат пришёл слишком быстро. Красное пятно на белой рубашке не давало дышать, стояло перед глазами, не отпускало. Восьмидесятиградусный самогон не брал, сердце бухало, кровь пульсировала в глазных яблоках и висках. Эти ритмичные удары сводили с ума. Красное на белом, красное на белом, бух-бух, бух-бух…
С вдовцами, приходящими в себя, разговаривать бесполезно. Ударная волна осознания совершённых поступков захлёстывала на эмоциональном уровне. А так как никто из имеющих право допуска не пользовался им ради развлечения, то и откаты бывали мощные. Владимир это знал: не один вдовец прошёл через его руки. Он видел и корчащихся новичков, вернувшихся с первого дела, и матёрых революционеров. Когда они понимали, что уничтожили родителей или ближайших друзей; вырвали языки таким людям, о которых даже подумать страшно, не то что приблизиться; принимали законы, которые ставили на грань выживания всю страну. Каждый по-своему приходил в себя после выполненного задания, но из оружия, прежде чем его вернуть, на всякий случай всегда вынимали патроны. И давали сутки до доклада.
Длинный коридор на улицу казался дорогой в ад. В такие минуты Надя забывала, что убеждённая атеистка, и жалела, что не помнит ни одной молитвы, которым учила мама.
– Господи, если ты есть, убей меня, – шептала пересохшими губами, но бог не спешил выполнять просьбу. Зато он направил своего ангела.
– Гри-и-и-иша… – выдохнула женщина.
Григорий Сыроежкин был её ровесником, выше на две головы, через слово матерился и курил исключительно махорку. А ещё у него было два достоинства, из-за которых Зинина прощала все недостатки: он понимал её без слов и всегда появлялся, когда был Наде жизненно необходим. Вот и сейчас, только посмотрев, Гриша всё понял.
– Тебя кто везёт?
– Семён, – пробормотала она, всё ещё видя кровавое пятно, но радуясь Гришиному присутствию.
– Поехали.
По дороге останавливались. Надя смутно помнила, что Сыроежкин куда-то сбегал и притащил какой-то еды и пузатую бутыль. Она ещё спросила, кивнув на мутную жидкость: