– А поприличней ничего не было?
– Мы не аристократы, пьём всё, что горит. Надюха, для тебя сейчас лучше этого ничего нет.
Наконец приехали, отпустили Семёна и поднялись на второй этаж красного кирпичного дома.
– Да что с тобой творится такое? – спросил, когда ввалились в квартиру.
– Там… был… мой… Миша, – выдавила из себя Зинина.
Чекист грязно выругался, обнял, прижал к груди. И Надю прорвало. Не обращая внимания ни на что, рыдала в голос, пытаясь избавиться от ярко-красного пятна на белой, накрахмаленной рубашке перед глазами. Рубашке, которую сама подарила ему на годовщину свадьбы.
Гриша крепко держал её в своих объятиях, гладил по голове и успокаивал, как маленькую:
– Тише, шшшш, не плачь, шшшш… – Он всё гладил по голове. Она постепенно затихла и только шмыгала носом.
– Пойду поесть приготовлю, – сказал Гриша.
– Не хочу есть.
– Сказки не рассказывай. Жрала, небось, последний раз сутки назад.
Чекист подхватил сумки и ушёл на кухню. Пока чистил и варил картошку, резал хлеб и колбасу, разделывал селёдку – слышал шаги за стеной. Вот Надя открыла тяжёлый дубовый шкаф. Когда-то они с Мишкой с таким трудом втащили его на второй этаж! Вот скрипнула кованая двуспальная кровать – наверное, присела, затем встала – тихо заскрипели паркетные доски. Мишка покрыл их цветными половиками, которые притащил из Турции. Яркие, в разноцветную полоску, Надюха радовалась…
Вздохнул, плеснул самогона на дно стакана и опрокинул в себя: «Пусть земля тебе будет пухом». В отличие от Зининых Сыроежкин, когда не был вдовцом, в бога верил.
Хозяйка вошла, успев переодеться в брюки и мужнину рубашку, которую давно приспособила для домашней одежды. Короткие мокрые волосы торчали – сунула в ванной голову под холодную воду. Молот в висках стал бить чуть тише – и на том спасибо.
Гриша налил в стакан и протянул. Положил на тарелку пару бутербродов, пододвинул Наде. Та выпила по-мужски, не спеша закусывать. Посмотрела в окно. Июнь. Парижской жары ещё нет, даже прохладно, но солнце вовсю старается прогреть землю.
– Гриш, ты никогда не жалел, что существует минус пятый?
– Жалел. Очень даже. Как откат, так хоть в петлю.
– Я не про это. Потом. Когда пройдёт месяц-другой. Чтобы спокойно взвесить все за и против.
– Не знаю. Я редко бывал целый месяц не вдовцом.
Надины брови поползли к переносице.
– Ты так часто ходишь?
– Это разве часто? – пожал плечами чекист, раскуривая самокрутку. – Наркомы и коллегия вообще не вылезают из бункера. И не только они. Как десять дней заканчиваются, так сразу двойную процедуру: вернуть сердце обратно и снова ухнуть его в контейнер. Чтобы отката не было. Ты представляешь, какой он у них?!