В какой-то степени форма всех уравнивала, но на других адептах красовались броши, серьги, браслеты, кольца, золотые запонки… А я теперь работаю в таверне, чтобы хоть как-то помочь своей семье, и с той же целью продала все свои немногие драгоценности. Впрочем, проблема не столько в различиях во внешнем виде, сколько в самой атмосфере, которая острее, чем когда бы то ни было, отторгала меня, как чужеродный элемент.
Не знаю, откуда у меня взялось это ощущение ещё с первых лет обучения здесь, но оно не желало покидать, только крепло, хотя явных причин для его возникновения не было, ибо мои манеры, воспитание, древность и слава моего рода ничуть не меньшие, чем у большинства присутствовавших в этой столовой эрр. Но такие, как они, обычно считали иначе. На всех великосветских приёмах, на которых мне “посчастливилось” побывать, “благородные” едва ли перекидывались со мной и моими родителями парой слов, и разве что снисходительно улыбались, пробормотав какую-нибудь официально-вежливую бессмыслицу и смерив взглядом, преисполненным осознания полного превосходства.
Это подавляло.
Папа с мамой к этому явно вполне привыкли и философски пожимали плечами, но я тогда такие вещи воспринимала остро, почти как унижение, а теперь… наверное, это переросло в ядовитую зависть, обиду или комплекс неполноценности, в общем, что-то крайне неправильное и неприятное, от чего нужно срочно избавляться.
Получалось, опять же, не очень.
Выходит, в какой-то степени я сама виновата в том, что сверстники неприязненно относятся ко мне, ведь я изначально была к ним предвзята. Конечно, у меня есть тут парочка приятелей, двое бывших парней и один постоянный предмет воздыхания, но в сущности я здесь по-прежнему одна и сама в этом виновата. Разве нормально, например, что меня опять тянет язвительно расхохотаться в лицо заносчивомумажорику, эрртуЛанраду, хотя разговор меня никоим образом не касается?..
— Не понимаю, зачем магам нужна эта безднова алхимия? Толку в ней — ноль, поскольку секрет утерянного философского камня не могут раскрыть уже тысячу лет, а значит, не раскроют уже никогда! — распалялся он, почти женственно тряхнув своими шикарными волосами до плеч длиной. Огромные голубые глаза сверкали праведным гневом, а сидящие рядом девушки восторженно замерли. Я же едва заметно скривилась.
Может, это опять со мной что-то не так? Ну хоть убейте, не вижу я в этой “звезде” местного разлива ничего по-мужски привлекательного, ни-че-го. Заносчивый, жестокий, он любил любую, даже малейшую власть над людьми, особенно теми, что были лёгкой мишенью — наивными и добродушными, ничего и никого не имеющими за спиной. Высокий, плечистый, атлетичный по телосложению и обладающий довольно правильными чертами холёного лица, он мог бы действительно быть красавцем, если бы не был таким искусственным, жеманным фатом со скользкой сладкой улыбочкой и вечной высокомерной маской.