Геленка не могла уснуть. За окном светила луна, и по ковру двигались причудливые тени. Мама сказала бы: Гела, ведь это всего лишь луна, ветер и яблоня под окном. А это были зверюшки и корабли, берега и пристани, и всё двигалось, шептало и рассказывало разные истории. «Как хорошо не спать», — подумала она и презрительно посмотрела на Каролко, который по-детски посапывал во сне: спит и ни о чем не знает. Да если бы он и не спал, все равно ничего бы не знал, он маленький и глупый. Видит лишь то, что можно потрогать руками, и все, что видит, хочет ухватить. Крикун надутый. Избаловали его, и мама, и этот, как будто он какой особенный. Ей он не нужен, обойдется она и без него, и без всех остальных тоже. Гела снова погрузилась в шепчущую сказку: это серебристое, очень легкое движение волновало ее, она была одна в чужом, незнакомом краю. Но вдруг луна скрылась за тучей, и все исчезло: пальмы, берега и парусники. Повернувшись на бок, она старалась уснуть. Но спать не давала ясная мысль, что она не должна заснуть, пока не вспомнит про что-то очень важное. Потом вспомнила: ведь я же несчастна. Несчастная девочка, сказала сегодня бабушка. Гела провожала ее на вокзал, и там бабушка сказала: несчастная девочка. Лучше всего, если бы ты прямо сейчас поехала со мной. Только у бабушки нет денег, на дорогу и то ей мама дала, да и больна она. Поэтому и не взяла ее с собой. Ой, не знаю, как-то тут у вас будет, сказала бабушка. А потом добавила: сиротка моя. Бабушка любит ее больше, чем Каролко. Это она точно знает. Такие вещи сразу чувствуешь. Бабушка справедливая. Мама не такая справедливая, но это еще можно вынести. А он совсем несправедливый, все время только кричит, а на нее — никакого внимания, только этого дурачка Каролко и видит. Да, действительно, есть от чего быть несчастной. Никто ее не любит, кроме бабушки, а та приезжает очень редко.