— Действительно! А если и так? Жизнь меня таким сделала! Жизнь!
Он махнул рукой и отвернулся.
— Эй, Мери, иди сюда, выпей.
Женщина, стоявшая поодаль, смотрела на нас с детским любопытством. Приложив палец к губам, она нерешительными шагами приблизилась к нам. У нее были широкие бедра и высокая тяжелая грудь, ритмично колыхавшаяся при ходьбе.
Женщина подсела к шефу, вытянула большие толстые ноги, повертелась, устраиваясь поудобнее, и сняла туфли. Шеф обнял ее за плечи.
— Выпей, Мери, единственная моя, — сказал он и, обращаясь ко мне, спросил: — Лакомый кусочек, а? — И похлопал ее по ляжкам.
Женщина захихикала.
— Не шути, Яничко. Ты только и знаешь, что шутить, хи-хи-хи!
— У нее только один недостаток, — продолжал шеф, блуждая окрест взглядом, словно отыскивая предмет, на котором можно остановиться. — Она хочет выйти замуж.
— Врешь, Яничко. Это ложь, хи-хи-хи!
— Но беда не в этом. Хочет выйти за меня.
— За тебя?
— Не хочешь?
— На что ты мне? Я свободная женщина, делаю что хочу. На что ты мне нужен?
— Точно! — сказал шеф и хлопнул себя мягкой ладонью по колену. — Это точно! Хо-хо, свободная женщина! Свободная от домашнего хозяйства! Свобода! Лижешь у меня руки — вот она твоя свобода! Вот как!
— Если хочу — лижу, — ответила женщина; она больше не хихикала, ее гладкий высокий лоб прорезала упрямая детская складка. — А когда расхочется — перестану. Я свободная женщина, зря ты смеешься.
— Шеф, — произнес скрюченный притворно сладким голоском. — Мясо вином полить?
Пока мы беседовали, скрюченный суетился, резал мясо на куски, нанизывал их на вертел.
— Будто сам не знаешь! — недовольно оборвал его шеф. — Налей!
Шеф налил водки на троих и выпил первым. Положив руку на грудь, откашлялся.
— Свобода, — произнес он глухим голосом. — Все к ней тянутся. А что она такое? Ничто! — Он разжал кулак и поглядел на пустую ладонь. — Ничто! Мираж! Ловушка для глупцов! Вот хоть бы она! Свобода! Освобожденная от домашнего хозяйства! Коммунальное предприятие! Грабители и обжоры!
Взгляд его на мгновение оцепенел, глаза совсем помутнели, наполнились пьяными слезами. Он высморкался, вытер глаза рукавом.
— Ну, ничего, — сказал он. — Извини, дружище. Я человек чувствительный.
— Сентиментальный.
— Да, сентиментальный. Жалко мне себя. Иной раз так жалко, что землю грызть хочется. Вот я и пью.
Он понурил голову, бледные щеки его слегка отвисли. Женщина нежно коснулась его рукой, погладила по голове.
— Не грусти, Яничко, не надо!
Он поднял голову.
— Да, Мери. Ты права. Выпьем!
Он снова выпил, но, видимо, водка не прогнала навязчивой идеи.