— Не надо! Зачем? Конец. Мне пришел конец. Точно. Понимаешь? Запомни. Конец.
Больше он не произнес ни слова.
Подошла Мери, подхватила его под мышки. Ноги у него подкашивались, она почти несла его к машине. Скрюченный, сидевший за рулем, включил мотор. Мне показалось, что, поглядев на меня, он усмехнулся.
— Доброй ночи, — печально произнесла Мери, выглянув в опущенное окошечко.
На ее лице было написано детское горе. Шеф полулежал на заднем сиденье, прислонив голову к плечу женщины. Волосы уныло свисали ему на лоб. Еле видное в полумраке лицо казалось теперь ноздреватым, как губка. Глаза были прикрыты слегка вздрагивающими веками.
Скрюченный дал гудок. Машина тронулась.
Последнее, что я увидел, было лицо скрюченного, склоненное над рулем. И мне показалось, что скрюченный торжествующе улыбается.
Небо закрывали облака. Целый день парило. Какой-то косарь из Подлаза, хмурый и неразговорчивый, в пропотевшей насквозь рубахе, переходил через ручей. Я попытался заговорить с ним, но он еле процедил что-то сквозь зубы. В такой зной даже рукой пошевелить не хочется, и косьба теряет всю свою поэтическую прелесть, становится просто отупляющей, изнурительной работой.
Долину, насыщенную острым запахом скошенной и уже подсыхающей травы, сковывала недвижная духота. Хорошо бы пойти по грибы, да лень было даже шевельнуться. Я лежал в истоме на берегу ручья, сонный и вялый, напрасно стараясь придумать оправдание своему безделью: лежа, мол, хорошо поразмышлять, и вот теперь я сочиню рассказ, весь напоенный летними ароматами. Оптимистический, чудесный рассказ, где были бы радость и покой долины, дремлющей под шорох листвы. Но мысли текли лениво, и к тому же не давали покоя комары; весь день я только и делал, что отмахивался от них, будто не было у меня важнее работы. А рассказа так и не сочинил. Зато понял всю глубину старой истины: бездельничать — превосходное занятие, если только не предаваться ему слишком долго. И все же этот томительный день не обошелся без некоторых происшествий. Правда, не бог весть каких. В сущности происшествия никакого и не было. Просто появились новые люди. Что же тут необыкновенного? Сколько новых людей мы ежедневно встречаем, скольких тайн лишь слегка касаемся и проходим мимо, сколько не успеваем сделать открытий. Мы привыкли жить быстро, стараемся быстро работать и быстро думать: внимание, время не ждет! Дорога каждая минута, — упустишь что-нибудь очень значительное, чего упускать никак нельзя, а то отстанешь от жизни, которая на всех парусах мчится в будущее. Мы научились многое делать быстро, и это идет нам на пользу; вредно спешить лишь в тех случаях, когда дело касается людей. Мы их не видим по-настоящему, схватываем на ходу лишь самое общее в них, словно это аэродинамические схемы. Хорошо еще, если мы это сами понимаем. Хуже, когда человек, уверенный в своей проницательности, полагает, что он все может уловить молниеносно, разложить по полочкам. Даже то, что относится к судьбам людей. Словно можно на ходу узнать человека, решить, полезен он или бесполезен. Словно можно вообще узнать что-нибудь, не испытывая настоящей жажды познания, без страсти, без волнений, которые сопутствуют каждому открытию.