— как будто от этого что-то менялось! Сармьенто знал секрет своей книги, знал, что ее сила именно в художественном
искажении, т. е. в выразительности. Именно это следует из его слов, что «Факундо» трогать нельзя, ибо если начать выправлять и представить вместо образов факты, как того хотел Альсина, то книга погибнет как целое. Он знал и соглашался с тем, что, как писал ему один современник, « «Факундо» —
вранье (выделено в оригинале.—
В. 3.) всегда будет лучше, чем «Факундо» — подлинная история»
[481].
Вранье в том смысле, в каком говорят о сказке, об эпосе: «Сказка ложь...» Сам он говорил: «Не трогайте «Факундо», он живой...»
У Сармьенто всегда в системе связей факт — обобщение, рациональное — чувственное, логическое — интуитивное, нехудожественное — художественное второй ряд выступает последней инстанцией, придающей мысли окончательную целостность, убедительность и доказательность. Сармьенто не ищет примеров, чтобы подтвердить тот или иной свой тезис — так поступает обычный историк; нет, он любую идею интуитивно преобразует в образ. Первотолчок— рациональная идея —тут же облекается в художественную плоть, чтобы в этом новом качестве обрести свой завершенный облик. Не случайно то, что, хотя главная цель Сармьенто — «великий» злодей Росас, олицетворяющий собой всю систему, центральным героем все-таки является Факундо. Росас находится на заднем плане, в рамках общей рациональной схемы истории как борьбы «варварство — цивилизация», а на первом плане — Факундо, образ которого обобщает все аспекты «варварского» мира и художественно символизирует его. Он — высшее воплощение «варварства», и он — самое большое преувеличение и искажение в книге, поясняющее Росаса и придающее его фигуре окончательную цельность. Абстракция у Сармьенто всегда находит художественное воплощение во всем: от общей идеи аргентинского «способа существования», от положений о специфике аргентинской географии, природы и аргентинского этноса, от идеи современной истории как борьбы «варварства» и «цивилизации», от анализа общественной организации или способов управления — до этнографических сведений об обычаях, быте, одежде и т. п.
Одним словом, вся философско-историческая концепция Сармьенто находит свое окончательное воплощение лишь в образе, где рациональное сливается с художественным без всякого «зазора», целиком и полностью. И это гармоническое слияние двух планов является как отражением личности Сармьенто-творца, в котором отчетливо сошлись мыслитель и художник, так и следствием органического родства его философского и художественного методов. Чтобы доказать свою правоту, Сармьенто совершил, можно сказать, интеллектуальный подвиг — создал свою систему мышления, свою, хотя и не сформулированную в терминах академической науки, теорию, которая позднее получит название позитивизма; и более того, следуя логике позитивистского научного метода исследования действительности, он наметил основы художественного метода натурализма и пошел дальше, к тому, что позднее, уже в XX в., в рамках так называемой «философии жизни» станет известно в художественном творчестве как «почвенничество».