Время здесь измеряется чередой сезонов и праздников. Я завидую монахиням – они спокойны, всем довольны, далеки от ненависти, земных страстей и желаний. Они связаны с небом, как ангелы. На их лицах всегда улыбка, они никогда не хмурятся. Тяжелый труд – и никаких причитаний. Порхают, как мотыльки, в своих черных рясах и поют духовные гимны, как Божьи соловьи по весне. Как достигли они этой гармонии души и тела, полностью избавились от людских страстей и желаний, которые часто доводят до отчаяния?
У нас то же тело, но не душа, ибо мы, грешники, привязаны к земному, материальному. Здесь, мне кажется, в молитве больше святости, а в скромности жизни и служении Богу понимаешь Христа глубже, словно живешь в его эпоху, его время.
В монастыре меня нарекли Антонией – по имени святого, защитника людей в опасностях и невзгодах. Вы дали мне хорошие книги о святом Антонии, я их читаю. Монахини тонко чувствуют людское страдание, ибо и сами обрели в монашестве защиту, освободились от мирского хаоса. В скромной молитвенной жизни Бог им защитник, ничто земное им ни к чему. Вы видели, они сами строят маленькую часовню, чтоб можно было молиться в зимние дни, когда снег и холод вынуждают оставить монастырскую церковь на попечение Святого Духа. Я спешу расписать часовенку и украсить ее мозаикой, словно никогда больше сюда не вернусь. Как будто это решаю я…
Использую местные материалы, обтесываю камешки, придаю им форму, необходимую, чтоб воссоздать святые лики. Кожа у меня на руках, как у монахинь, полна мелкой пыли, частиц камня и цемента. Изображая лик и тело Христово, я все время себе повторяю, что боль у меня в руках не имеет никакого значения по сравнению с той болью, что он претерпел на кресте. Почему вы так часто смотрите на мои руки, разглядывая мозаики и фрески, ставшие моей манией?
Я согласна с вами, в только что завершенной работе запечатлелось мое напряжение – усилив мощный образ Господня страдания. Христос не стенал от боли, а я, когда мозаика была завершена, вдруг заплакала. Этот плач слышали и вы. Вы ощутили мою боль.
Ничто не могло меня успокоить, пока монастырский колокол не возвестил о вечерне. Я поднималась к монастырю, чтобы присутствовать на службе, а солнце медленно исчезало за горизонтом, заливая ущелье розоватым светом.
Тогда же, в сумерки, я ощутила дуновение ветерка. Он принес звуки далеких колоколов скромного женского монастыря в Эфиопии, над горным ущельем. Это вернуло меня в прошлое, о котором я вам рассказываю.
Появилась золотая мозаика Богородицы с младенцем на руках. На устах ее играла улыбка – ведь она родила Богочеловека Христа. Все знали, что моя работа близится к концу, и удивились, когда я решила ее прервать.