– Ваша дочь – необыкновенный художник, ее надо поощрять к творчеству, а все остальное, что может помешать ей писать и рисовать, следует устранить, даже медицину. Я много лет искал такую жену по всему свету и не женился потому, что ваша Изабелла – единственная, кто соответствует моему идеалу.
Мы жили в комфорте, с прислугой, путешествовали, вели долгие интеллектуальные беседы, но я быстро почувствовала, что в этих отношениях чего-то недостает. Проявив страсть, он резко себя осаживал. Как будто я была ему ребенком, а не женой, гладил меня по голове и целовал в лоб.
– Прости, – часто говорил он и прятал глаза, избегая моих вопросов.
Нет, я ни о чем не спрашивала, я вознесла его на пьедестал, думая, что он знает все. Настолько была наивна. А он – он был корректен, обладал манерами человека из высшего общества, наперед знал правила любого этикета, хотя никогда их не читал. Был уверен в себе, в своей породе, деловых способностях и знании антикварной старины.
Помню первый поцелуй – он удивился моей неопытности, но она была ему приятна. Мне не с чем было сравнить наш брак, кроме романов и фильмов – и нежных отношений моих родителей. Наш союз был тихим, уравновешенным, полным взаимного уважения.
Дети моих пациентов в своих семьях наблюдали сплошные ссоры. Я воспринимала эти браки как проблемные. К моему это не относилось. Позднее я убедилась, что и мой брак был столь же проблемен, ибо мы не говорили свободно о своих желаниях и потребностях. Чего же нам недостает? – недоумевала я, а мое тело все больше обособлялось, пряталось в одиночество, и руки перестали искать его объятий.
Я посвятила себя работе и духовной живописи. Думаю, что Андре нимало не тревожился, его устраивали такие отношения.
В одной из телепередач речь шла о том, как передать образ матери и ребенка. Присутствующие должны были изобразить свои представления о семье, беременности и рождении детей. Участвовала и я, в качестве руководителя группы. Мои движения становились все быстрее, были полны каким-то скрытым желанием. Я рисовала женщину с пышной грудью. Она спала, с мягкой улыбкой, довольная тем, что ждет ребенка; а рядом с ней застыл мужчина, закрыв глаза руками, с лицом, окаменевшим от ужаса и тоски: он понял, что видит во сне его жена. И вдруг какая-то неведомая тоска, скорбь – как будто что-то умерло во мне, как будто, пока я рисовала, тело мое внутренне изменилось и опустело. Я выронила перо, тушь пролилась мне на платье. Обе руки упали на живот. Я поняла, что Андре не хочет детей, что я не буду матерью, – на глаза у меня выступили слезы. Публика, смотревшая передачу, была в восторге. Ей казалось, что эмоциональная реакция, которую вызвал у меня рисунок, – это часть программы. Никто не понял, что это была моя трагедия, моя биография, а не урок изобразительного искусства и анализа картин. Оценка программы – а опрос зрителей проводили каждый раз – была очень высокой. Публика требовала, чтобы моя программа шла ежедневно. Письма шли потоком. Я поняла, как легко люди связывают себя с телегероями, даже влюбляются в них, им начинает казаться, что они близко знакомы.