Да, теперь я понимаю всё. Это произошло, когда он последний раз вернулся из Эфиопии. Он нашел неизвестную мне женщину в монастыре; оба они знали, что умирают от одной и той же болезни. Только потом я поняла, что значит стоявшее на его рабочем столе фото беременной эфиопки, чей портрет он просил меня написать. В прощальном письме он просил положить этот портрет ему в гроб.
После вскрытия я узнала, что ему была сделана вазэктомия. Я отыскала уролога, который сказал мне, что операция была произведена перед самым нашим венчанием. Он вспомнил разговор с Андре, занесенную в карточку причину операции. Андре признался ему, что у него не было отношений ни с одной женщиной, кроме как в юности, а теперь, под старость надумав жениться, он не хочет, чтоб я оставила свое искусство ради воспитания детей.
– Необязательно нужны дети, чтобы брак был счастливым, – сказал он врачу. – Думаю, иногда они даже мешают счастью.
– Вы спрашивали, что она думает о вазэктомии? – спросил врач.
– Нет нужды специально консультировался с ней. Вы понимаем друг друга и без этих тривиальных дискуссий. Ей известно, что она для меня значит и как я люблю ее искусство, но не ее врачебную профессию, которая крадет у нее время, отрывает от живописи. По возрасту она могла бы быть мне дочерью, но, как видите, не в годах дело. Количество спермы, как вы сказали, в норме, поэтому я хочу сделать вазэктомию.
Мастер словесной эквилибристики, он представил врачу целый трактат о том, что искусство непреходяще, а жизнь бренна, и склонил его на свою сторону. Передал ему суть наших разговоров об искусстве и внушил, будто я желаю, чтоб он подвергся операции. Может, и в этом была часть правды – мне хотелось поверить в это.
После их смерти я много недель смотрела на себя в зеркало и не могла понять, почему он меня избрал и почему не рассказал мне все при жизни. В уме блуждали странные, неясные ответы, и тогда я впервые поняла, что как в разбитом зеркале осколки стекла искажают лицо, так и неосуществленная любовь Андре исказила мою жизнь. Думал ли он когда-нибудь о том, как все это на меня подействует?
В душевной агонии я обрезала себе волосы – очень коротко и неровно, а зеркало смеялось над тем, как я выгляжу.
В его дневнике ощутимы угрызения совести – не знаю, из-за нашего ли брака, из-за того ли, что он не начал искать Дельту раньше, а может, из-за дочери, которая живет где-то на свете.