Ник Уда (Кудласевич) - страница 32

Разговаривать дальше не имело смысла, все было сказано. Да, мне страшно остаться прежним и на том же месте, самому и вместе с такими же. Они там меняются, бьются о стену, ищут новый выход или пробивают его сами. А мы стоим на старте, боясь сделать неверный первый шаг. И это не изменится.

— А еще ты боишься покрыться коростой повседневности. Но этого все боятся, хотя ты боишься как-то иначе, фатально. Ведь ты не можешь это предотвратить, и ты это знаешь.

— Это просто старость.

— Нет, в твоем случае это остывание. Ты не стареешь, ты остываешь. Как вулкан.

Да он опять прав. Раньше он не был настолько точен в своих суждениях, а теперь будто успел вдоволь покопаться внутри меня, и найти-таки место, где барахлит сильнее всего.

— Ладно, что это мы о вечном заговорили. Расскажи лучше про свой ЖЖ.

— Да что тут говорить. Начал.

Боря развернулся всем телом ко мне и ровным внушающим голосом стал вещать:

— Макс, твои литературные потуги — единственное, что поможет тебе не чувствовать себя потраченным. Мне кажется, у тебя бы получались прекрасные новеллы. Вот их и публикуй. И не вздумай писать на политические и исторические темы — они только для нас с тобой. Остальные пусть живут в своем дерьме, если им так нравится.

Было холодно, люди носили свой самый теплый гардероб. Куда бы они не бежали, есть в них что-то такое, что меня цепляет. Мне нравится на них смотреть, наблюдать, замечать. Всегда ловил себя на этой тяге, но никак не мог найти ей причину. Боря продолжил, а мои глаза все еще избегали с ним контакта. Боюсь, что не скоро пойму его значения в своей жизни.

— А ты не хотел бы поехать туда, посмотреть вживую? — Боря в очередной раз филигранно сменил тему, а протестовать мне, полупьяному, уже было трудно. — Там еще неделю, наверное, резать друг друга будут. После этих трех трупов они вряд ли остановятся, теперь они пойдут до конца.

— И зачем тебе это? Они не пластические хирурги, избирательно сальце с твоих боков срезать не будут, — не усмехнулся своей шутке, и оказался не единственным с такой реакцией.

— Давай без шуток. Я серьезно говорю. Мы же историки, мы должны своими глазами видеть, как творится история. Понимаешь?

Да, Боря был прав. Но он пока еще не увидел нового моего страха: что если мне не удастся измениться даже там, как он и говорил? Что, если Беларусь — идеальное место, чтобы нагнетать в себе ненависть и гнилые мысли — никогда не покинет моей души? Наверное, так и есть, ведь она тут на своем месте. И это так гармонично. Но как же страшно это ясно осознавать.

— Лучше скажи мне, как там спор в метро? — беседу надо было завершать каким-нибудь рефреном.