Каждый день в лаборатории доктора укладывался в строгий график, из общей массы выделялись только дни, традиционно называемые «банкетами». Описываемый здесь день был одним из таких. Ранее существовавшая практика отличалась от того, как все проходило теперь: с пришедшим в себя проводилась вступительная беседа, делался коротенький экскурс по прошедшим за период «отключки» событиям, лаборатория превращалась в демонстрационный полигон — из ближайших торговых центров стаскивались неопылесосы, телефоны и утюги последних поколений. Однако вскоре выяснилось, что весь этот технохлам никого особо не интересует, демолавочку пришлось свернуть, нужно было искать что-то другое. Придумывались новые развлекалочки, и вот тут кто-то ради хохмы и предложил банкет. Профессору, как ни странно, идея понравилась: какие бы корабли ни бороздили просторы вселенной, куда бы ни ступала нога прогресса, человек оставался человеком — и самые элементарные потребности оказались самыми трудновыветриваемыми. Человек любил пожрать! Доктор ухватился за эту маленькую человеческую слабость.
Последние часы перед «пробуждением» обычно были самыми суетными. Мимо Элизы, правой руки и верной помощницы профессора, пролетел сотрудник, водрузив на голову поднос с жареным гусем, в том же направлении проплыла ваза с фруктами-экзотами, выращенными в лабораторной оранжерее, за нею тарелка с сыром, без которой не обходилось ни одно торжество в начале 2000-х — «замороженные» были как раз из этого периода.
Группы «путешествующих» традиционно формировались определенным образом. В группе присутствовали и мужчины, и женщины, в равном количестве (целесообразности в этом никакой не было, профессор называл это «поддержанием приятного эмоционального фона», не более, если, конечно, не считать того, что в присутствии противоположного пола люди вели себя приличнее, соответственно, было меньше жалоб, нареканий, недовольств). Учитывался также возраст и еще некоторые критерии.
Для банкетов был отведен специальный зал. Проходили они всегда весело, непринужденно и музыкально. (Профессор по такому случаю раздобыл где-то рояль, играла верная Элиза.) Только что прибывшие, безусловно, отличались от современников доктора и Элизы, и дело было даже не в выданном им историческом платье. Дамы прихорашивались, на голове крутили какие-то немыслимые букли, разрисовывали лицо, как древние эль-моло, и очень возмущались, если по чьему-нибудь головотяпству им не был выдан комплект красок и кисточек. Кавалеры, будто бы пытаясь проверить, не утеряны ли за время «отключки» навыки, — суетились, ухаживали. Правда, выражалось это в какой-то странной манере: рыцари наперегонки сваливали в тарелку рядом сидящей фифы салаты, паштеты, жульены — словом, всё, что подворачивалось под руку. Затем были танцы, это и понятно — людям хотелось размяться. Затем каким-то чудесным образом у «путешественников» появлялся спирт, добытое моментально разбавлялось апельсиновым соком, распределялось между своими и по-быренькому (чтобы никто не успел спохватиться и конфисковать) выпивалось. Дамы лакали наравне с мужчинами. Профессор, видя всё это, разумеется, метал гром и молнии, понимал, что замешан кто-то из его «образцовых» сотрудников, но… не пойман — не вор, и Трунев никогда бы не решился обидеть кого-либо подозрением. Заканчивался каждый банкет неизменно одним и тем же. Одна из особей мужского пола отделялась от присутствующих, подходила к кадке с пальмой, стоящей в углу, и губила растение. Что только профессор ни предпринимал, чтобы искоренить это зло, всё оказалось напрасным. Три финика были безвозвратно загублены, рапис чах на глазах, а одна предприимчивая драцена накатала пятую за последние три месяца кляузу в комитет по защите растений. После банкета участникам давали еще некоторое время отдохнуть — музыка, фрукты, конфеты… Ну, а потом прощание, неизменная клизма — и снова бултых в криоджакузи!