Ровена надеялась, что любой, кто это услышал, не счел ее безрассудной, ведь на самом деле она очень разумная женщина.
— Но ты же сказала, что его нельзя трогать… — растерянно захлопала глазами девочка, но замолчала, увидев строгий взгляд сестры.
Ровена надеялась, что таким образом сможет увести сестру с возможной линии огня.
— Да, да, — закивала Эстер. — Джек наверняка скоро вернется с сэром Гидеоном, а ведь лежать на твердом корне не очень удобно… — Сообразительная девочка ее поняла.
Ровена сделала вид, что хлопочет над раненым, и принялась приговаривать, как старая нянюшка над приболевшим ребенком. Затем она начала нервно складывать шаль, которой хотела обернуть подушку из мха.
— Жаль, что пятна крови не отстираются, — ворчливо пробормотала Ровена, — ведь у меня нет дюжины шалей!
— Вот. — Эстер положила на землю охапку мха и листьев. — Мы устроим его не хуже Спящей красавицы.
Ровена выбрала самые сухие кусочки и завернула их в шаль, соорудив подушку. Осмотрев еще раз голову Уинтерли, она встала на колени с другой стороны, закрывая раненого от возможного выстрела.
— Я постараюсь аккуратно поднять голову, а ты подложи подушку, — сказала она Эстер.
— Конечно, сестрица!
Кажется, Ровене удалось не причинить Уинтерли боль, поскольку выражение лица его не изменилось.
— В правом кармане, — неожиданно для обеих сестер пробормотал он.
Ровена склонилась так близко, что ощутила его дыхание. Внезапная дрожь заставила ее напрячься, чтобы не позволить выдать волнение, возникшее от близости к столь привлекательному представителю мужского рода.
— Отошлите скорее отсюда сестру, — добавил Уинтерли так тихо, что Ровене пришлось склониться еще ближе.
Она, словно ангел-хранитель, была ближе всех к человеку, смотревшему на нее с мольбой.
Уинтерли резко выдохнул, должно быть, от резкой боли, когда Ровена приподняла его голову чуть выше. При этом она смотрела на него во все глаза, словно зачарованная. От него исходил свежий аромат леса, лимона и пряностей. От Нейта никогда не пахло так приятно, что и неудивительно — молодой офицер не мог позволить себе дорогой французский одеколон.
Опомнившись, Ровена одернула себя: как она смеет сравнивать человека, сражавшегося за свою страну, с этим бездельником? И сразу отругала себя за греховное осуждение, видя, как мистер Уинтерли морщится от боли.