— Ему, — указал Хан на Веревкина, — надо в Баранью. Какой он защитник?
— Я что… Я — ничего. Я — крепкий… — начал было Веревкин, но Федор нетерпеливо перебил его:
— Молчи! Как обчество решило, так тому и быть! Втроем мечем!
Малай покорно согласился и спросил — Чем метать-то? В карты, что ли?
— Не за чем. Спичкой, — ответил Хан.
Малай достал коробку спичек.
— Нет, — сказал Хан. — Дай-ка Федору.
— А я что?
— На руку ты не чист, а дело сурьезное.
Федор вынул из коробки три спички и у одной отломил головку.
— Без головки кто вынет — в Баранью идет, — пояснил он и выпятил вперед громадный свой волосатый кулак, из которого торчали три красные кончика спичек.
— Кто первый?
Все промолчали.
— Кто?
— Я, — нервно шагнул вперед Малай. — Я вот сейчас… Нет… Лучше ты, Хан…
— Ну, я, так я, — ответил Хан, свернул ножку, закурил ее и, глубоко затянувшись, дрожащими пальцами сразу выхватил спичку и, широко раскрыв глаза, уставился на нее: спичка была без головки.
— Значит — мы, — тихо сказал Федор Малаю.
— Нет! Ты погоди! — по-бабьи затараторил Малай. — Ты покажи-ка спички!
— На, сволочь, смотри, — с холодной злобой ответил Федор и разжал кулак. Потом он свернул новый скруток и закурил его одной из этих спичек. У Малая посерело лицо и, как свинец, помутнели глаза. Хан, посмотрев на него, сказал утешительно:
— Можа и мы не выберемся… Малай не поднял головы…
8
В одном месте, с задней стороны избушки, тугай подходил к забору вплотную, через забор перевесила темно зеленые свои листья дикая груша, а кругом ее обхватила колючей стеной джида. Хан лопатой подрыл яму под забором.
— Ну, прощайте, — сказал он, возвратясь, и скривил губы. — Прощайте, братцы…
Целовались, и губы у Малая были холодные.
— Собак выпусти, — нетвердым голосом сказал Федор. Хан открыл хлевушек. Вышли грустные, с поджатыми хвостами, собаки. Хан побросал их через забор. Они не хотели уходить, жались к забору и жалобно выли. Из тугая стали стрелять, и они разбежались.
…Первым в лаз пролез Хан. Он долго молчал за забором, должно быть прислушивался и присматривался. Потом сипло шепнул:
— Ну, ты, вояка… Лезь…
_____
Федор тревожно вслушивался в мутные тугайные шорохи. Время шло медленно, словно закованное в кандалы. Прошло с полчаса. Федор успокоенно сказал:
— Пронесло… Ушли…
И стал лихорадочно быстро стрелять. Из тугая не ответили. Федор тихо позвал.
— Малай!
— Здесь я.
— Ты что, вяленый какой. Умирать, братец, всем надо. Авось… как Знать, авось и нас вынесет…
— Авось? А если не авось! Тогда, как Климовых?!
— Боишься?… Улизнем, может. А ек выйдет… — тогда, по любви тебе говорю, — лучше сам себя стреляй! Тебе простится.