— Развожу. Но что ж из эстаго?
— Вы знаете мою maman? — Анну Ивановну Повал-Заливникову?
— Жива еще старушка?
— К сожалению, да. Говорю: «к сожалению», как любящий и почтительный сын. Лучше бы ей умереть пять лет назад, и не видеть того, что совершается вокруг: эту дьявольскую карусель. — Старушка в последнем градусе чахотки. Она сидит в двух шубах и кашляет, кашляет. День кашляет, ночь кашляет. Кто это сказал, Софокл, кажется: «счастливы те, кто совсем не рождался»?
— Это точно, — подтвердила она.
— Так вот, многочтимая, и сел я на поезд, и полетел сюда, к вам, — не за себя просить, а за мою старушку. Не дайте умереть ей. Вы можете это. Вы можете помочь ей. И буренушки ваши могут, и козочки ваши могут. Из кроличьего пуха можно связать такие варежки теплые… Я готов на коленки стать. Да. Я пред вами на коленках буду ползать. И позором это не считаю. Я для maman это делаю. Сейчас встану.
— Только коленки себе утрудите. Все равно не дам.
— И для maman? Какое у вас черствое сердце.
— Тут не в том дело, черствое оно или нет, — а ежели у меня столько потребителей, что не достает товара? А тут вдруг, на-ко, с неба свалился какой! Мать больна! Мало у кого мать больна! У меня, вон, мизинцы скрючило. Не то отморозила, не то с подагры. Ноне подагра на все места садится. У генеральши Изюмовой на язык села. Вон, у генеральши Изюмовой дети, тоже болящие, — так она мне по десяти рублей за козье молоко в день платит…
Он протянул руки.
— Вы, кажется, сомневаетесь в моих депансах? — воскликнул он. — Возьмите что хотите, я озолочу вас, но только поддержите старушку.
IV
Она опять посмотрела на его потертый пиджак и рахитичный галстух, и брезгливо покачала головой.
— Это маленькими бумажками-то вы золотить меня будете? Так не надо. Что в них? Шиш один.
Гость сдвинул брови.
— Однако же, почтеннейшая, — мы и за квартиру ими платим, и вот за билет в кассу я заплатил, — и взяли… И хлеба на них купить можно…
— Да вам что, собственно, надо? — спросила она не так уже сурово.
— Молочка! Маслица! Муки! Сахару!
Она захохотала.
— Я сама сахарцу да мучки готова купить, — а не только от себя отделить. Вон, слышите звонок? Это генеральша пришла за своей порцией, с бутылочкой. И бумажку красненькую принесла. Она каждый день красненькую бумажку дает. Договор такой.
— Молочка, дайте от буренушки молочка! Пелагея Павловна, слезно прошу вас, — униженно. Представитель старого рода, которому восемь веков, — просит. Внемлите.
>— Молочка, от буренушка, молочка! Представитель старого рода просит!
— Чего мне внимать? Катька, коли это генеральша, — проси прямо сюда, да отпусти ей, что полагается.