Вессак не смутился.
– Да, негодяи, – произнес он.
– Кто? Вы или ваши жертвы?
– Мы – кто же еще? Негодяи, сволочи. Когда в четыре года малыш Луи потерял ногу, что мы делали? Смеялись. Не я, мне тогда было только десять, но вскоре я уже присоединился к ним. Вы думаете, это нас остановило? Наоборот. Когда малыш Жанно лишился ступни, а Марсель щеки – черт побери, он стал таким страшным! – что мы делали? Смеялись. Но больше всего мы веселились, когда у Мориса яйцо отвалилось, как будто орех упал с ветки. Мы дали ему прозвище Морис-без-яйца, весь приют об этом знал.
– Вы знаете, кто это сделал? – спросил Адамберг, указывая на язву.
– Конечно. Они мстят, и это честная война. Скажу вам одно: отбрасывать копыта мне не хочется, но я понимаю, что заслужил. Они-то хотя бы за нас взялись, когда мы уже стали стариками, дали нам время пожить, покайфовать с женщинами, наделать детей.
– Они начали гораздо раньше, Вессак. С девяносто шестого по две тысячи второй они убили четверых: Миссоли, Обера, Менара и Дюваля. Не с помощью яда, а спровоцировав несчастные случаи.
– Ага, – задумчиво произнес Вессак. – Это я вроде усек. Только никак не въезжаю, как они это делают? Это ж сколько нужно яда, чтобы угробить человека!
– Двадцать доз как минимум.
– Не въезжаю, но мне наплевать. Слушайте, Элизабет не в курсе, ей неизвестно, что я был маленьким поганцем, – внезапно произнес Вессак, подняв левую руку. – Она ничего не должна узнать.
– Ведется следствие, – сказал Адамберг. – Если оно завершится и начнется судебный процесс, то…
– Все будет в газетах. Ну и пусть. Она узнает. Но сделайте так, чтобы она ничего не узнала до моей смерти. Чтобы мы расстались по-хорошему. Это возможно?
– Конечно.
– Слово мужчины?
– Слово мужчины. А что по поводу изнасилований, Вессак?
– О нет, этим я не занимался, – сказал он.
– Ведь они совершили также много изнасилований, правда?
– Да, в Ниме.
– Групповых?
– Всегда. И это продолжалось после приюта.
– Но вы не участвовали?
– Нет. И не подумайте, комиссар, не из душевной доброты. Тут другое.
– Что?
– Если не скажу, вы и на меня навесите изнасилования. Но это не так-то просто объяснить.
Вессак несколько секунд подумал, снова попросил Вейренка дать ему воды. Температура поднималась.
– Полицейские вы или нет – все равно. Мы ведь тут все мужики, правда? – решительно произнес он.
– Да.
– Если скажу, это не выйдет отсюда?
– Не выйдет.
– Слово мужчины?
– Слово мужчины.
– Это групповуха, вы сами сказали. Нужно было показать остальным свое мужское достоинство, заголиться. А я не мог. – Он снова замолчал и отпил глоток воды. – Я думал, нет, даже был уверен, что мой пенис слишком маленький, – пересилив себя, продолжал он. – Был уверен, что этот говнюк Клавероль и мне придумает прозвище. Так что я увиливал как мог. Вы мне верите?