Ирен едва заметно улыбнулась.
– Это ее тарелка, – торопливо продолжал он, не давая ей возможности заговорить. – Та самая, из которой она пять лет ела что могла, что приносили ей люди, передавая через маленькое высокое окошко в старой замурованной голубятне на лугу Альбре. Я организовал там раскопки, потом мы снова засыпали все землей. Пятьдесят восемь роз я положил на место, туда, где собирала их она, одну за другой прикрепляя к стене.
Вейренк опустил голову – но не Ирен: она переводила взгляд с тарелки на лицо комиссара и обратно.
Адамберг снова порылся в своем рюкзаке и положил на стол две фотографии из газет 1967 года: на одной мать и две ее дочери выходили из дома, на другой Энзо обнимал сестер залитыми кровью руками.
– Это они, – сказал комиссар. – Вот старшая, Бернадетта Сеген, рядом с ней младшая, Аннетта, которую двенадцать лет насиловали жуки-вонючки из приюта “Милосердие”. Где папаша служил охранником. А потом, – продолжал Адамберг в полной тишине, – они взяли себе другие имена, и их следы затерялись. Из-за неспособности к обычной жизни после стольких мучений их поместили в психиатрическую больницу. Там они пробыли несколько лет. С шестьдесят седьмого до… не знаю какого года.
– Младшая – до восьмидесятого, – невозмутимо уточнила Ирен.
– Но Бернадетта затворилась в старой голубятне, превратив ее в келью отшельницы. Там она несла свой крест, читала Библию. Ее оттуда прогнали пять лет спустя. Она возвратилась в лечебницу, на сей раз привыкла, стала учиться, читать. Она снова увидела свою сестру: та пребывала в состоянии прострации и не могла обходиться без забот Энзо. Ничего ей не помогало, она чахла. Бернадетта послала куда подальше религию, которая научила их только смиряться и подчиняться. Она поставила перед собой цель, окончательно и бесповоротно: она сама, в одиночку, освободит свою сестру от тех, кто погубил ее. Правда, не совсем в одиночку: Энзо сообщил ей имена жуков-вонючек.
– Энзо – сообразительный парень.
– Вы оба сообразительные. Потому-то он и сумел узнать, что девять из них – питомцы приюта “Милосердие”.
– Где мой отец…
Ирен осеклась и плюнула на пол, на девственно чистую плитку.
– Извините меня, простите, я дала зарок. Всякий раз как произнесу “мой отец”, я должна буду плюнуть на землю, чтобы эти слова не задержались у меня во рту. Извините.
– Ничего, Ирен.
– …их рекрутировал.
– Да, в банде пауков-отшельников. Энзо вышел на охоту и в конце концов разузнал все о мерзких жуках-вонючках, включая их фокусы с пауками.
– Удачное название – жуки-вонючки. Вы понимаете? Засунуть паука-отшельника в штаны четырехлетнего мальчишки! Разве это не говорит о том, что им прямая дорога в ад, правда, комиссар? Когда эти гады заходили на чердак к Аннетте, мой отец… – она снова плюнула, – сторожил под дверью. И смотрел.