Но мне надо кое о чем вас попросить, и это будет потруднее. Мне и правда совестно, вы уж меня простите.
– Говорите.
– Нельзя ли что-нибудь придумать, чтобы мне разрешили взять с собой в тюрьму мою коллекцию шаров со снежинками? Они не тяжелые, пластмассовые, ни для кого не представляют опасности, к тому же мне больше некого убивать.
– Ирен, я сделаю все возможное.
– Вы приедете?
– И привезу их все до единого.
Ирен улыбнулась: он никогда еще не видел, чтобы она так радостно улыбалась.
Все три с половиной часа, пока они ехали в поезде, Адамберг беспробудно спал, завалившись на бок: шар со снежинками, лежавший у него в кармане, безжалостно давил ему на ребра, но он не реагировал. Даже в Париже, на Лионском вокзале, где они остановились с диким скрежетом, он не проснулся, и Вейренк с трудом его растолкал.
В мятой одежде, со спутанными мыслями он осторожно, чтобы не разбить тарелку, поставил рюкзак на пол в кухне, потом вышел в маленький садик, уселся под вязом, закурил сигарету Кромса и растянулся на сухой траве, наблюдая за тем, как за набегающими облаками тускнеют звезды и гаснет лунный свет. Он не хотел есть, не хотел пить.
Приподнявшись, он в темноте набрал сообщение, адресованное всем сотрудникам комиссариата:
Команде: миновали 52-й градус. Два дня – полное молчание. Всем вольно, минимум дежурных, кормить дроздов обязательно. Подробности в пятницу в 14 часов.
Он снова улегся на землю, размышляя о том, что, когда Магеллан обнаружил пролив, корабли устроили победную канонаду. Он ничего подобного не желал. Из раздумий его вывел сигнал мобильника. Пришло сообщение от Вейренка:
Я в двадцати метрах от “Гарбюра”, он еще открыт. Я тебя жду. У меня есть один вопрос.
Нет, Луи, не приеду, извини, –
ответил Адамберг.
настаивал тот.
Адамберг понял, что Вейренк, зная, как холодно в только что открытом проливе, звонит, чтобы вытащить его из льдистого сумрака кельи, где обитает отшельница. Он вспомнил побитое временем изваяние святого Роха. Человека поглотил лес, и там его нашел пес, посланец внешнего мира.
написал он.
– Ты, видимо, голодный? – предположил Адамберг, глядя на стоявшую перед ним тарелку гарбюра.
Вейренк пожал плечами:
– Не больше, чем ты.
– И что теперь?
– Ты ешь, и я ем. Мне кажется, это в порядке вещей.
Так они и поглощали пищу в полном молчании, словно люди, полностью сосредоточенные на том, что делают в данный момент.
– Ты еще раньше решил так поступить? – спросил Вейренк, покончив с едой и разливая по стаканам мадиран.
– Это и есть твой вопрос?