Мой вопрос повис в воздухе, и я поймал несколько враждебных взглядов: почти все за нашим столом проспорили свои пайки хлеба и вынуждены были давиться противной кашей. Легко корчить из себя привереду, когда тумбочка забита хлебом. С другой стороны, никто не просил их ввязываться в спор. Уверен, ни один из них не списал бы мой долг с Бруно, если бы я на самом деле пропал. Поэтому я взял из корзинки еще один ломоть и съел, запивая бледным компотом из сушеных яблок. Бруно, глядя на это, только покачал головой и, взяв из корзинки кусок хлеба, протянул его мелкому, Максу, который смотрел мне в рот, как голодный галчонок. Тот даже спасибо не сказал, просто чуть ли не целиком затолкал мякиш в рот. А дома-то, наверное, капризничал за столом: «Суп слишком горячий. И зеленый: тут что, брокколи?! И морковь вон еще плавает!». А тут — нет. Хлеб вкусный, только мало. И каша вполне съедобная. А нет ли еще горбушки?
Между тем Бруно, похоже, всерьез собрался раздать всю хлебную корзинку.
— Ты что, в сестры милосердия подался? Вообще-то это наш хлеб. Мы его выиграли в честном споре, — как бы между прочим напомнил я.
— Да ладно, что ты, в самом деле! Куда нам столько. А ребята голодные.
— А-а, ну тебя! Делай что хочешь.
Меня просто разрывало от злости. Если уж без обиняков, это мой хлеб. Это я выиграл спор. Это я обмирал от страха и рисковал жизнью в библиотеке. Пока он смотрел десятый сон. И это меня ждал сейчас разговор в кабинете мадам Фавр. Хотя потом, через пару дней, когда у меня появилось очень много свободного времени для того, чтобы обдумать некоторые вещи, я понял, что на самом деле злился на него не за то, что он разбазарил наш выигрыш, а то, что он оказался лучше меня. Мог ли я еще полгода назад предположить, что пара кусочков плесневелого хлеба всколыхнут мерзкую муть со дна моего сердца? Что я буду рад набить брюхо за чужой счет. И мне будет все равно, что у парней — таких же, как я — сводит живот от голода? Быстро же, оказывается, слетают маски хорошего воспитания и «врожденной интеллигентности», уступая звериным инстинктам.
После завтрака прозвучал сигнал к сбору всех отрядов на площади. Мы с Бруно переглянулись. Неужели сестра Фавр решила закатить мне публичную порку? От одной мысли об этом сердце камнем ухнуло в бездонную пропасть. На негнущихся ногах я вышел из столовой. Солнце было уже высоко, но перед моими глазами стояла пелена. Каждое мгновение я ждал, что на мои плечи опустятся тяжелые ладони санитаров. Сердце металось, как загнанная крыса, намереваясь пробить дыру в грудной клетке и вывалиться наружу. Я поймал несколько насмешливых и сочувствующих взглядов — как же я ненавидел их всех в тот миг. Всех, даже Бруно. Он попытался взять меня за руку, но я оттолкнул его горячую потную ладошку.